В жаре пылающих пихт - Ян Михайлович Ворожцов

Кем бы ты ни был, пошел прочь из моего дома! Я считаю до трех! Выходи! Немедленно! Один! Два..!

Я просто хочу воды!

Холидей выругался, переступая через разбросанные предметы; стулья стояли, стол был перевернут; он прошел к окну и, открыв его, выпрыгнул с противоположной стороны дома, кинувшись прочь.

К вечеру Холидей очутился в небольшом городке, название которого недостойно упоминания хотя бы потому, что постоянно менялось; и к тому времени, как сии беззаконные края минует очередное столетие, этот захолустный городишко сменит еще тысячу имен, и приходящие сюда и уходящие отсюда будут выдумывать для него соответствующие своим делам имена; и каждое из них будет запамятовано, не сумев рассказать ни о чем. В глаза Холидею бросился длинный и пронзающий небо кровоточивый шпиль недостроенной или достроенной, но наполовину разрушенной и разграбленной церкви, которая зияла пустотелыми внутренностями, отбрасывая с возвышенности, как проповедник, зловещую ажурную тень на паству напуганных однотипных деревянных домов и старых жилищ из кирпича-полуфабриката, смеси навоза и соломы – и Холидей подозревал, что здешний народ выделан из той же материи, что и их дома.

По полупустым выметенным ветром улицам слонялась сонливая публика. На стенах волдырями облупливалась обесцветившаяся краска.

Холидей проехал вдоль сквозной проржавевшей ограды, за которой мерзопакостным скелетом, словно это скелет овдовевшей невесты, просвечивала увитая мертвыми лозами полусгнившая беседка, выкрашенная лоснящимся в лучах вечернего солнца засохшим многолетним птичьим пометом. Прислушиваясь к неразборчивым голосам и взвизгивающему щебетанию местных птиц, Холидей спешился и оставил бесхвостую лошадь длиннолицего привязанной к решетке на окне.

В набедренной повязке с лоскутком грубой мануфактуры, прикрывающей срам, он вошел в лавку старьевщика, запер за собой дверь и перевернул задом-наперед картонную табличку. Старьевщик, немолодой розовощекий и полнотелый мужчина в роскошной жилетке, проследил за телодвижениями одноухого бритоголового незнакомца, который спокойно приблизился к прилавку и шмякнул несколько пятидолларовых купюр и серебряных монет, попросив подобрать для него простенькую одежду, чтобы одеться, и какое-нибудь дешевое ружьишко, чтобы стреляло. И хотя старьевщик в первую секунду поразмыслил направить незнакомца к портному за одежками и к оружейнику за ружьем, но не позволил себе произнести свои рекомендации вслух, а потому, предписав подождать, скрылся за перегородкой.

Холидей облокотился на прилавок и, мечтая поскорее добраться до питейного заведения в конце улицы, принялся разглядывать товары, а были здесь вещицы всевозможных толков, сортов и назначений, и пока розовощекий толстяк подбирал для своего покупателя плащ, тот заинтересованно разглядывал стоящую в дальнем углу помещения самокрутку поблекшего персидского ковра, давно выцветшую и начиненную пылью вместо табака; затем повернул голову и стал изучать репродукцию голгофского креста с удивительными подробностями и поразительную модель церкви в миниатюре, которая была выделала с тонким византийским мастерством, воспроизводящим достоверные детали; и среди пылящихся безделушек Холидей приметил еще множество любопытных вещиц, но вот уже полнотелый мужчина подозвал его и расстелил по прилавку, разглаживая вспотевшими ладонями, широкую и длинную одежду типа турецкого кафтана, без воротника, с двумя парами застежек и рукавами, в которую можно было облачиться как в плащ, а сверху положил простенькую попахивающую безрукавку и штаны, а увенчали плоскую пирамидальную конструкцию старые туфли.

Пока Холидей переодевался, старьевщик принес ружье и положил на витрину, протерев сухой тряпкой какое-то пятнышко, а затем бросился описывать достоинства ружья, хотя Холидей видел, что это – хлам, приклад будто бы привинчен от другой, более древней модели ружья, длинноват и неудобен, клеймо сбоку на восьмигранном стволе старательно спилили, прицельная прорезь запылилась и мушка фактически отсутствовала, на потертой накладке у курка изображение хищного животного, по-видимому, лисы. Само ружье в бытность свою было кремневым, но местным оружейником переделано под капсюль, над жерлом запальника насажена отливающая опалово-алюминиевыми оттенками фигурка наподобие раковинки моллюска с просверленным в ней своеобразным свищем с резьбой для ввинчивания наковаленки для разбивания капсюля.

Холидей взял ружье и прицелился.

Старьевщик кашлянул в кулак и нетерпеливо переступил с ноги на ногу.

Бьет далеко? спросил.

На сотню ярдов! перекрестился старьевщик.

Покажи-ка мне лучше дробовик, который у тебя под прилавком.

Когда Холидей вышел от старьевщика, то отвязал лошадь от оконной решетки и направился в питейное заведение.

К позднему вечеру разразился ожесточенный ливень, и множество народу набилось в двухэтажное помещение. Они снимали промокшие шляпы с голов и отряхивали их, смахивали с таких же промокших насквозь плащей приставшие капли воды и, рассаживаясь за столами, они шли, хлюпая промокнувшей обувкой и все как один были раздражены, словно у них общая беда написана на роду, который они делят и никому не хочется вытянуть для себя жребий более горький, чем у иного.

Одними из последних в мрачную прокуренную и вибрирующую от гула голосов залу вошли четверо, одетые как иезуитские миссионеры, при полном обмундировании, с портупеями и патронташами, один из них с полупрозрачными халцедоновыми глазами, у другого теплые бронзовые кудри и жуткая всклоченная борода, третий курил, а четвертый, который вошел с седлом на плече, направился к столу с одинокой зажженной свечой, где сидел Холидей.

Тут не занято? спросил.

Холидей пожал плечами, четвертый свистнул, и три миссионера, идя сквозь многоликую толпу, брали свободные стулья и, расставив вокруг стола, расположились для фараона.

С нами? спросил курильщик.

У меня пусто, ответил Холидей.

Понятненько. Кто тебе ухо отстрелил?

Пардон?

Курильщик сказал. Ухо. Твое. Кто? Отстрелил. Тебе.

Один краснокожий мальчишка.

Курильщик посмотрел на него, остальные поглядывали, как парень с халцедоновыми глазами перетасовывает колоду.

И где теперь этот краснокожий?

Бог знает, где.

Краснокожего, что тебя без уха оставил, случаем, не Красным Томагавком зовут?

Холидей пожал плечами. Откуда мне знать? У него имя на лбу не выцарапано.

Курильщик принужденно посмеялся.

Тебе посчастливилось, что оно и у тебя на лбу не выцарапано.

А кто мне выцарапает – ты и дружки твои, что ли?

Курильщик поднял руки и сделал удивленные глаза.

Ты свои карты засветил, сказал ему угрюмый иезуит.

Курильщик бросил карты и повернулся к Холидею.

Мы ищем убийцу – Красного Томагавка. Слыхал о нем?

Минуту назад от тебя.

А до меня?

Не слыхал. Удачи в поисках.

Холидей поднялся, но курильщик придержал его.

У тебя зуб на индейцев?

С чего ты взял?

Один из них тебе ухо отстрелил.

У меня много на кого зуб, только зубов осталось – по пальцам пересчитать, а ухо и вовсе одно.

Но ты мог бы поспособствовать благому делу.

Какому-такому делу?

Курильщик улыбнулся. Наше дело – карать преступников.

Да я и сам, братец, не святой.

Это не порок. Мы