В жаре пылающих пихт - Ян Михайлович Ворожцов

Пройдя лесосеку, Холидей услышал неподалеку короткую вспышку сумасшедшей стрельбы, мужские и женские крики.

Он повернул голову в направлении звуков и заметил над верхушками сосняка серебристо-черную ленту дыма – из оружия у него остался только запасной револьвер длиннолицего с ореховой рукояткой, заряженный пятью патронами. Холидей попробовал прицелиться в парящую белокрылую птицу, совмещая прицельную борозду с мушкой. Затем спрыгнул с лошади и, вцепившись ей в загривок, повел ее к сплошному сосняку, перемежающемуся светло-коричневыми прогалинами. Оставил лошадь и, на корточках, перемещаясь с оружием наготове и ориентируясь по звукам стрельбы, то стихающим, то повторно гремящим, пришел к небольшому охотничьему домику из кирпича, с блестящей на солнце черепичной крышей, и прилегающая к нему лужайка вмещала в себя множество разнообразной утвари – и Холидей заметил четверых, в шляпах, с патронташами, пересекающимися на груди, вооруженных ружьями, карабином и револьверами, темные фигуры в темных перепоясанных одеяниях, похожих на одеяния иезуитских миссионеров, а поверх – пропылившиеся пальто.

Один из них перезаряжал кавалерийский шестизарядник, и косоглазый юнец, прятавшийся за домом и оглядывающий трупы застреленных приятелей, выбросил свой револьвер и крикнул, что сдается – Холидей увидел, как косоглазый поднял руки, в одной из которых держал шляпу, и, причитая, медленно направился в сторону окруживших его стрелков.

Не стреляйте! я безоружный, не стреляйте, ради бога! я не буду сопротивляться, кровью Христовой, во имя людей пролитой, клянусь! не убивайте, я жить хочу, не убивайте, я не стрелял в вас!

На пузо падай, сучий сын! скомандовал ему курильщик с папиросой в щербатом рту. Кто еще тут с вами, отвечай!

Косоглазый распластался перед ними. Никого, клянусь богом! только мы втроем, а я их образумить пытался!

Курильщик приблизился к дому и оповестил тех, кто внутри, что он – представитель закона, а преступники обезврежены.

Уйдите! ответил женский голос.

Не стреляйте, мэм! Я только хочу помочь, мое имя – Самуил Хардорфф, со мной мои братья, а как вас зовут?

Уйдите, или я не ручаюсь за себя! Я буду стрелять, если вы хоть пальцем притронетесь к двери! Клянусь своей жизнью, первого, кто попытается войти – я уложу прямо там, где он стоит!

Курильщик отступил от дома и опустил карабин.

Я вас услышал, мэм! Громко и ясно. Но прежде, чем мы уйдем, мой долг как служителя путей, которые исповедует господь и закон, удостовериться, что вам не требуется медицинская помощь.

Спустя минуту-другую женщина отозвалась. Я благодарю вас, я искреннее благодарю, но эти нечестивые мерзавцы не успели до меня добраться – кто бы вы ни были, я благодарю вас! но у меня в руках ружье двенадцатого калибра, оно заряжено, и я напугана и одновременно разозлена как ад! эти богомерзкие сукины дети застрелили моего пса и пытались склонить меня к развратным действиям насильственным путем и угрозами! но видит бог, что я – благочестивая христианка и никогда бы не попрала тело, дарованное мне господом, греховными утехами и страстями! не вынуждайте меня защищаться, просто уйдите или, клянусь чреслами мадонны, я опустошу ружье в любого, кто сюда войдет!

С минуты на минуту мы уйдем, мэм! курильщик затянулся и втоптал окурок в пыль. И, даю вам свое слово, вы нас не услышите, не увидите, не почуете, и мы больше не доставим вам неприятностей! но здесь пара-тройка трупов – и я подозреваю, что вы захотите в качестве компенсации оставить себе ценности и деньги, если таковые имеются у этих сукиных детей! и, видит господь, вы этого заслуживаете! до свиданья и всего наилучшего вам!

Он повернулся к приятелям, к трем иезуитским миссионерам, как он сам. Вы трое – по коням, тут больше делать нечего!

А с ним что? спросил тип с кавалерийским шестизарядником.

С нами пойдет, отведем подальше и казним за преступления.

Косоглазый посмотрел на них. Кровью Христовой молю, прошу по-христиански, как человек человека! не убивайте, я жить хочу!

Как человек человека?! Ты? Меня? расхохотался тот, кто назвался Хардорффом. Ты чертов насильник.

Нет, умоляю!

Поздно, парень.

Один из стрелков разрядил револьвер косоглазого и, держа патроны, из которых от трех остались стреляные гильзы, сказал. Ты вроде кровью Христовой побожился, что в нас не стрелял.

Они рассмеялись, когда гильзы посыпались на землю.

Умоляю!

Смирись, гад, потрать последние вздохи на покаяние, на чистосердечное раскаяние! Твой путь на этой смертной и безнадежной земле – подошел к своему завершению.

Косоглазый опустил голову, сгреб в ладони землю, швырнул им в глаза и вскочил, задыхаясь и бормоча, опрометью помчался через лужайку, но был моментально застрелен. Пули со свистом влетали ему в затылок и спину, прорывая одежки, прошибали насквозь и вылетали в кроваво-красной дымке из груди и живота, выбрасывая наружу перемешанные внутренние органы и фейерверки крови, и косоглазый мальчишка, умолявший о прощении еще секунду назад, а теперь нашпигованный свинцом, с гримасой на обезображенном лице, еще пытался ступать, но перепутал, на какую ногу и, не удержавшись, рухнул в пыль. Четверо расселись по коням, Хардорфф громко извинился перед запершейся в доме женщиной за предоставленные неудобства; и они уехали.

Холидей некоторое время выжидал, что будет дальше. Он увидел, как молодая женщина с ружьем в половину своего роста выглянула из охотничьего домика, приоткрыв дверь; двор был устлан трупами и залит кровью. Женщина была красивой, с длинными волосами, чумазым лицом, тонкой шеей, она напомнила Холидею старую его сестру; облизывая потрескавшиеся от жажды губы, он понаблюдал, как женщина опасливо проходится по собственному двору, подходя к трупам, чтобы пнуть их, плюнуть и обругать. Холидей умирал от жажды, во рту было сухо как в пустыне, но рисковать столкновением с разъяренной дамочкой он не хотел, шанс получить заряд дроби был достаточно высок, поэтому он обогнул дом стороной, стараясь держать женщину в поле зрения; и когда она отошла далеко от домика, остановившись рядом с трупом застреленной собаки, Холидей прошмыгнул в приоткрытую дверь, быстро осмотрелся в поисках воды или хотя бы чего-нибудь съестного. В доме царил кавардак, и с порога Холидей зацепил ногой железный ковш, прогрохотавший в приступе смеха по деревянному, залитому кровью полу, на котором валялся еще один труп застреленного из ружья мужлана с раскуроченной грудью. Холидей застыл.

Кто здесь!? А ну выходи! Немедленно!

Он выглянул в окно, но женщина осталась стоять в отдалении, не решаясь приблизиться – он видел, что она направила ружье в сторону дома.

Я не причиню вам вреда!