Союз рыжих - Стив Хокенсмит
– Поскачем все вместе, и чтоб не отставать, – заговорил Паук, не утруждаясь приветствием. – Здесь будете ездить только туда, куда скажут, и когда скажут. Отлучитесь пособирать ромашки – пожалеете.
По его злобному взгляду трудно было понять, уволят нас в таком случае или попросту застрелят. Одежда у Паука была выцветшая и потрепанная, но кольт «миротворец»[2] сиял как отполированный.
– Прежде чем мы двинемся, Будро заберет у вас стволы, – продолжал он, кивнув на альбиноса. – Револьверы, пистолеты в сапогах, ружья – все, что найдется.
Будро спешился, вытащил из седельной сумки пару брезентовых мешков и развернул один из них быстрым взмахом руки.
– В мешок. – Голос у альбиноса был безжизненным, словно доносился из могилы.
Дылда Джон достал пистолет из кобуры, вытащил патроны и бросил все это в мешок Будро.
Остальные даже не шелохнулись.
– Работникам «ВР» оружие носить запрещено. Это закон, – прорычал Паук. – Если не нравится, можете уматывать обратно в Майлз и голодать.
Я бросил на Старого взгляд, который говорил: «Предлагаю поголодать». Но брат уже доставал свой кольт 45-го калибра. Один за другим примеру Густава последовали остальные, хотя Всегда-Пожалуйста Маккой недовольно буркнул, что ему неохота доверять ствол «гребаному белесому негритосу».
Альбинос и глазом не моргнул. Он молча переходил от одного к другому, собирая железо и свинец.
Мой кольт отправился в мешок последним.
Расставшись с оружием, я почувствовал себя скорее арестантом, чем наемным работником, – и по дороге это чувство только усиливалось. Паук ехал впереди, мы, осиногнездовцы, за ним, а его подручный Будро замыкал цепочку. Словно шериф с помощником, конвоирующие банду конокрадов в каталажку… или на виселицу.
Мы ехали на юг уже больше часа, и вокруг были только припорошенные снегом холмы да кустарник. Потом на горизонте появилась точка, которая постепенно росла, пока не превратилась в средневековый замок прямиком из учебника истории – с башенками, шпилями и прочими затейливыми финтифлюшками. Когда мы подъехали ближе, оказалось, что он сложен не из камня, а из сосны и тополя: то ли дворец, то ли сарай.
К тому же совершенно обветшавший: краска облупилась, стекла в окнах были пыльные и закопченные, а в ступеньках крыльца осталась дыра от чьего-то сапога. Недалеко виднелись пара бараков для работников и амбар, которые выглядели еще хуже. Неизвестно, чем тут занимались Макферсоны, но явно не обустройством хозяйства.
– Вам вон туда. – Паук, естественно, указывал на самое убогое строение. – Располагайтесь… и не вздумайте свалить.
После чего сделал именно то, что запретил делать нам, – свалил. Будро остался следить, как мы снимаем сбрую, и глаза у него были холодные и неподвижные, как желтые каменные шарики.
– Навидался я страхолюдин на своем веку, но, черт меня дери, ты еще страхолюднее, – попытался поддеть его Всегда-Пожалуйста.
Альбинос не клюнул. Сидел себе на лошади, словно истукан, вырубленный из мела.
В барак Будро не пошел. А если бы пошел, то наслушался бы от нас. Пыль покрывала все толстенным одеялом, а дерево прогнило насквозь: когда Глазастик попытался сесть на койку, то провалился сквозь нее и рухнул на пол.
– Дом, милый дом, – вздохнул он, поднимаясь на ноги.
– Вот же срань господня, – сплюнул Всегда-Пожалуйста. – Еще бы в яме поселили.
– Здесь много лет никто не жил, одни лишь змеи, – добавил Мизинчик.
– Может, оно и к лучшему, – равнодушно отозвался я, пристраивая сумки на более крепкую с виду койку. – Бьюсь об заклад, барак пустовал так долго, что даже вши передохли.
– Тот, другой, барак вроде немного побольше, – протянул мой брат, сваливая пожитки на койку под моей. – Думаю, там…
Но додумать Старому не дали, потому что снаружи раздался крик:
– Эй, новенькие, выходи!
Кричал Ули. С ним были Паук и еще один тип, которого мы раньше не видели, – явно не ковбой, судя по чистой белой рубашке, черному сюртуку и бледной физиономии. Вообще, он выглядел как настоящий джентльмен и рядом с потрепанными Макферсонами смотрелся неуместно, точно кусок первоклассной вырезки между ломтями червивого, заплесневелого хлеба.
– Перед вами мистер Перкинс, главный управляющий, – объявил Ули. – Слушайте внимательно, что он скажет.
Теперь, когда нам разрешили пялиться на чистенького господина, я воспользовался этим в полной мере. Перкинс обладал худощавым сложением, пронзительно голубыми глазами и вьющимися золотистыми волосами, местами тронутыми сединой. Несмотря на седину в кудрях, до Мафусаиловых лет ему было еще далеко: пожалуй, не старше тридцати пяти. Судить о мужской внешности меня научила сестра Грета, которая никогда не стеснялась высказывать свое мнение о подобных материях. Ее сердце наверняка дрогнуло бы при виде Перкинса, поскольку тот мог похвастать чистой кожей, выдающимся подбородком и отсутствием заметных увечий, что сестра считала совершенно необходимым для симпатичного мужчины.
– Добро пожаловать на ранчо Кэнтлмир. – В холодном тоне не слышалось особой приветливости. Несмотря на проведенные на Западе годы, управляющий сохранил сильный британский акцент, а пока он говорил, длинные пальцы левой руки нервно теребили золотую цепочку, свисавшую из жилетного кармана. – Теперь вы работники Суссекской земельно-скотоводческой компании, а значит, обязаны неукоснительно соблюдать правила: не пить, не драться, не воровать. Ни посетители, ни отлучки без разрешения не допускаются. Нарушение запрета карается самым суровым образом. Личная инициатива не вознаграждается и не приветствуется. Нам нужна только молчаливая исполнительность. Мистер Макферсон будет говорить вам, что делать и чего не делать. У вас нет абсолютно никаких причин обращаться ко мне. Вы меня поняли?
Все пробормотали «да, сэр», и Перкинс, удовлетворившись этим, без единого слова пошел к замку.
– Слова мистера Перкинса не нужно объяснять, – сказал Ули. – Но я повторю вам одну вещь, потому как хочу, чтобы вы крепко ее запомнили. Идете работать туда, куда я говорю. Остальное для вас все равно что за колючей проволокой. И я хочу услышать ответ: «Да, босс».
Мы удовлетворили его просьбу, и Макферсон скупо улыбнулся.
– Ну что ж, раз так, может, мы и поладим. А теперь – видите вон тот амбар?
Постройка представляла собой жалкое зрелище, и Макферсон, должно быть, тоже так считал, потому что наше первое задание в качестве работников «ВР» заключалось в том, чтобы выбить гнилые доски, залатать дыры и покрыть амбар свежим слоем краски. Этим мы и занимались вплоть до захода солнца, поскольку никто не отдал приказ остановиться, продолжали работать и дальше, пока не услышали чей-то скрипучий голос:
– Латна, ребята! Бросай кист, ходи сюда, хватай харч!
Мы обернулись и увидели у нашего барака седоусого старого хрыча. Все тупо пялились на него, не понимая, о чем он орет. Первым догадался Старый.
– Ты говоришь, у тебя есть харчи?
– Йа! – прокричал в ответ старикан. – Харчи!
Теперь все прояснилось. Это был тот самый Швед, повар, о котором мой брат слышал в Майлзе. К счастью, стряпня Шведа оказалась лучше, чем его английский. У себя на кухне он устроил нам целый пир: булочки, бобы и похлебка из требухи. Но, конечно, ни устриц, ни капли скотча мы не увидели.
Когда все набили брюхо, Швед пожелал нам доброй ночи – или, точнее, «добра нотш», – и мы потащились к себе в барак. Пока остальные переваривали пищу, щелкая костяшками домино, Старый отошел к входной двери, прислонился к косяку и закурил трубку. Я встал с койки и присоседился к нему.
– Что обмусоливаешь?
Густав только дернул плечом в ответ.
Перед нами в замке светился огонек, освещая два окна, которые казались парой яростных глаз на огромном темном лице.
– И что про него скажешь? – поинтересовался я, кивнув на большой дом. – Про Перкинса.
– Ты же знаешь, как он говорит, – ответил Старый тихо. – «Грубейшая ошибка – теоретизировать, пока не собраны все улики. Это искажает конечные выводы».
«Он», само собой, означало Шерлока Холмса, а цитата была из «Этюда в багровых тонах» – одного из рассказов про сыщика, которые Старый отыскал после того, как прослушал «Союз рыжих». Рассказы о приключениях Холмса напоминали потерявшихся в прерии коров, и со временем братец умудрился наловить небольшое стадо. Журналы хранились в его седельной сумке, и желтоватая
