Союз рыжих - Стив Хокенсмит
Вот я и терпел одержимость Старого детективами, хоть и не видел в ней никакого житейского смысла. Как оказалось, не видел я и кое-чего еще: в какой переплет мы попадем из-за пристрастия братца.
Не то чтобы дела шли так уж прекрасно до того, как начались наши злоключения. Банк, где хранились честно заработанные на пастбищах денежки, лопнул, и когда нас занесло в Майлз-Сити, от сбережений оставались лишь несколько долларов в карманах да теплые воспоминания в сердце. Стоял февраль, а значит, до весеннего сгона скота, когда у ковбоев появляется работа, оставалось ждать еще несколько месяцев. Чтобы дотянуть до конца зимы, не продав при этом седла и не сожрав сапоги, нам требовалось чудо, причем как можно быстрее.
Ожидание чуда, скажу я вам, дело безрадостное. Я обретал утешение в салунах за пару монет, которые ежедневно выделял мне Старый. Брат таскался со мной, но не ради выпивки и не за компанию: он следил, чтобы я не начал пить в каком-нибудь заведении в долг. Но была и еще одна причина: Густав упражнялся в холмсианстве.
Пока я тянул жидкое пиво и обменивался похабными анекдотами со случайными собутыльниками, Старый сидел молча, пронзая холодным взглядом каждого, кто заходил в салун. Он проверял себя, пытаясь в духе Холмса делать дедуктивные выводы – называть их догадками мне запрещалось – по внешнему виду посетителя. И у него неплохо получалось, хотя я так и не забыл братцу, как он счел одноногого типа охотником за головами, а тот оказался кузнецом, которому на ногу упала наковальня.
Старый обычно предавался дедукции в убогом грязноватом заведении под названием «Осиное гнездо», где обслуживали ковбоев, от которых отвернулась фортуна. Естественно, мы сидели именно там в тот день, когда капризная удача повернулась спиной и к нам. До полудня было еще далеко, и я все еще потягивал первую кружку пива, когда Густав ткнул меня локтем в ребра и прошептал:
– Глянь-ка вон на тех двоих.
Я поднял глаза и увидел двух здоровых мужиков, пробирающихся к стойке. Им не приходилось работать локтями: вид у них был настолько угрожающий, что толпа сама расступалась перед ними, как морские воды перед Моисеем. Приблизившись к стойке, они громко потребовали виски.
– Эта парочка ведет себя уверенно, – тихо проговорил Старый. – И, скажу тебе, они явно заслужили эту уверенность, вон как их боятся. Однако пушки у них так себе; стало быть, не бандиты. Да и одежка глянь как поношена. Значит, ковбои, но не простые. Привыкли командовать. Приказчик ранчо и его помощник, вот мое мнение.
Я пожал плечами.
– Может быть.
– И никаких «может быть». – Брат чуть приподнял палец, указывая на того, что побольше, чернобородого кряжистого здоровяка ростом даже выше меня. – Ставлю наш последний доллар на то, что это Ули Макферсон.
Его имя я слыхал: приказчик на ближайшем ранчо «ВР с черточкой». О мужике явно шла слава в здешних местах, хотя ничего конкретного я не слышал. Просто замечал, что стоило кому-то упомянуть Ули, как разговор замолкал, поскольку все начинали оглядываться через плечо и мочили подштанники.
– Тогда ясно, почему все расступаются, – согласился я. – Вот уйдет, и спросим, правильно ты определил или нет.
Двое мужчин взяли стаканы и промочили горло, после чего тот, что поздоровее, бросил на стойку монету, и оба направились к выходу. Но, дойдя до двери, не вышли на улицу, а развернулись лицом к залу.
– Слушайте все, – заговорил здоровый. Он не кричал, но его ясный звучный голос проникал в уши и без особых дополнительных усилий. – Ищу работников на «ВР с черточкой», плачу пять долларов в неделю.
Старый попал в точку: это действительно был Ули Макферсон.
Выглядел он вовсе не как заправила большого ранчо, а скорее как небогатый землепашец. Потрепанный стетсон совсем потерял форму, поля свисали с головы наподобие седла, а одежда пестрела неряшливыми заплатами, как обычно бывает у фермеров-холостяков. Широкое круглое лицо не знало бритвы по крайней мере несколько месяцев.
Я определил, что рядом с Ули его брат, Амброуз, на вид чуть старше меня, стало быть, лет двадцати с небольшим. В городке его звали Пауком, хоть я не знал почему. Выпяченной грудью и немигающими темными глазками парень скорее напоминал петуха. Несмотря на гладко выбритое костлявое лицо, в остальном он был ничуть не менее обдрипанным, чем его брат.
Оба выглядели людьми, которым чихать на чужое мнение, и мне стало жаль тех несчастных тупиц, которые согласятся наняться на их Богом проклятую ферму.
– Мне нужны парни, которые умеют ездить верхом, кидать лассо, ставить изгородь, смазывать ветряные мельницы и без вопросов выполнять приказы, – продолжал Макферсон. – Если это про вас, выходите вперед.
Наступило долгое молчание, пока все обдумывали предложение. Потом долговязый детина Джон Харрингтон по прозвищу Дылда соскочил со своего насеста и вышел на середину зала. За ним еще несколько парней набрались смелости – или отчаялись – и тоже вышли. Я повернулся к Густаву, уже готовый возблагодарить Господа за то, что мы еще не пали так низко, и обнаружил, что пали.
Старый как раз поднимался.
– Нет, – сказал я.
– Да, – сказал он.
И на этом спор закончился. Густав – не просто мой старший брат. Он единственный из оставшихся у меня родных. Я уже четыре года таскаюсь за ним по пятам, и хотя пару раз он и заводил нас в рисковые ситуации, мы неизменно выкарабкивались.
Так что я тоже встал, и мы присоединились к ковбоям, которые неуклюже пытались построиться. Некоторые, несмотря на ранний час, уже нетвердо держались на ногах, но после толкотни нам все же удалось образовать кривоватую шеренгу.
Вид мы все имели потрепанный, но можно было набрать отличную команду, если испытать каждого и отсеять негодных. На некоторых ранчо испытательный срок длится несколько дней: пока заполняются все места в бараке, нанятые ранее ковбои уже объезжают мустангов и усмиряют бычков. Я решил, что именно это и задумал Макферсон. Поспрашивает сначала на случай, если чье-то имя окажется знакомым, а потом отведет в кораль[1] и посмотрит, так ли хорошо мы держимся в седле, как рассказываем.
Макферсон окинул нас взглядом и направился к правой стороне шеренги.
«Ну вот», – подумал я, поскольку крайним стоял Джим Веллер, негр, которого все знали как отличного ковбоя.
Однако Макферсон прошел мимо него, даже не удостоив взглядом.
– Раз, – сказал он, ткнув пальцем в стоявшего слева от Веллера, и двинулся к следующему. – Два.
За ними последовали три и четыре, как вы и сами могли догадаться. Густав стал пятым, я шестым. Дылда Джон Харрингтон – седьмым, и последним.
– Ладно, ребята, – объявил Макферсон. – Я вас беру.
Глава вторая
Густав проставляется,
или Мой брат открывает средство от немоты
Макферсон сказал нам, когда явиться на ранчо и какой дорогой туда добираться, после чего они с братом ушли, и в салуне повисло недоуменное молчание, такое густое, что кошка задохнулась бы.
На большие фермы так работников не нанимают. И зачем им люди сейчас, когда еще лежит снег, а до весеннего сгона скота несколько недель? Никто ничего не понимал.
Ковбой, стоявший левее Дылды Джона, нарушил тишину:
– Вот проклятье! – Он стянул с головы шляпу и швырнул ее на пол. – Восьмой из семи! Ну разве я не самый невезучий на свете сукин сын?
Вокруг расхохотались, и лишь Джим Веллер даже не улыбнулся.
– Если кому сегодня и досталась ложка дегтя, так это мне, – пробормотал он.
Никто не нашелся с возражениями: те, кто давал себе труд чуток поразмыслить, ничего плохого о негре-ковбое не думали, но таковыми были далеко не все, наглядным примером чему служил Макферсон. А если не хочешь нарваться
