Макс Брэнд - Остаться в живых
— Вечером на площади Бобби Мид чертовски здорово говорила в твою защиту, — рассудительно заметил Лэнки. — Она и ее отец пытались всех утихомирить. Но такого длинного языка, как у того парня, Картера, свет не видывал. Этот Реджинальд Ченнинг Картер — он кого угодно переговорит. Точь-в-точь как один джентльмен, которого я знавал в Миссури, по имени…
Я поспешил уклониться от очередного рассказа:
— Лэнки, я получил с тебя предостаточно и не собираюсь брать больше. Возьми своего мустанга. Если ты сядешь на кобылу Тома Экера, тебя все назовут конокрадом. И тебе это отлично известно!
— Знаешь, братишка, — хмыкнул Лэнки, — с тем же успехом меня можно считать конокрадом прямо сейчас, даже если я поеду на своей «медвежьей» лошади. Но она меня вконец измучила — всю душу вытрясла! Что ж, как бы то ни было, отправляемся в путь, на ранчо Порсонов. К восходу как раз доберемся. Думаю, ты и в самом деле горишь желанием потолковать со стариком и с молодым Порсоном.
Я попытался отговорить его от поездки со мной, объяснил, что Порсоны должны мне кое-какие деньги — мое жалованье и я просто хочу их забрать. Но Лэнки в конце концов надоело слушать, и он перебил меня:
— Мы едем вместе, земляк, потому что, где бы ты сейчас ни появился, за тобой увяжется куда большая толпа, чем тебе бы хотелось. А я? Ну, для меня это развлечение и какое-никакое занятие.
В итоге я оседлал-таки «медвежью» лошадь Лэнки, а он серую красавицу Тома Экера.
Мы ехали бок о бок под открытым звездным небом, и скоро я вновь услышал его голос:
— Отродясь не сидел на чем-либо лучшем. Животинка словно вся из пружин сделана, и все они установлены как надо. Едешь как на подушках. Ну а тебе по вкусу моя «медвежья» лошадь, Нелли?
Теперь, когда мысли о близкой смерти оставили меня, я снова явственно ощутил колкость и оскорбительность прозвища, но не мог позволить себе срывать дурной характер на Лэнки после всего, что он для меня сделал.
— Ну, в общих чертах, Лэнки, — спокойно отозвался я, — это выглядит следующим образом. «Медвежья» лошадь, как ты ее называешь, — она тоже вся из пружин сделана. Вот только работают они не так, как надо. Когда передние ноги идут рысцой, задние вот-вот сорвутся в галоп. Середина туловища все время вихляет, что очень скоро может вызвать морскую болезнь у того бедняги, который вздумает прокатиться. А еще ей, похоже, то и дело хочется обнюхать землю под ногами. Сдается мне, Лэнки, что среди предков этого мустанга затесалась какая-то ищейка, иначе с чего бы ему все время принюхиваться к следу?
— Вот что значит хорошее образование, — грустно заметил Лэнки. — Сколько раз я пытался найти подходящие слова для этого дикаря, и все без толку. А ты вот с первого раза, едва усевшись в седло, выдал точный портрет. Да, братишка, скажу я тебе, образование — это вещь.
Я рассмеялся от этих его слов, и, уж поверьте, в тот миг мне казалось, что целый год миновал с тех пор, как я смеялся в последний раз и, коли память не врет, это тоже было в обществе Лэнки!
— Лэнки, — снова пристал я к нему с расспросами, — может, все-таки объяснишь, что все это означает?
— Что? — удивился он.
— Ну, все эти непонятные дела: что у вас тогда вышло с Дэном Порсоном, и почему ты взялся ему помогать, и как тебе удалось все это. И что это за колючее дерево, как ты говорил, изодрало тебя в клочья — уж не тот ли мексиканский кактус, на котором ножи растут? И к чему тебе было рисковать головой, приехав в Кэтхилл и спасуя мой зад, когда он уже почти горел?
— Когда я слышу так много вопросов сразу, это совершенно сбивает меня с толку. Мой ум — все равно что одноколейка. Скорости — никакой. Движется он медленно, неторопливо и только в одном направлении. Не знаю почему, но это так.
— Ну, хорошо, выбери один из этих вопросов и дай мне на него ответ, — гнул я свое, продолжая сгорать от любопытства.
— Знаешь, Нелли, это как с тем парнем, который стоит перед тыквенным и яблочным пирогами. Помнишь, я начал тебе рассказывать там, в тюрьме. Так вот, когда…
Я в последний раз попытался вернуть его к исходной точке нашего разговора.
— Лэнки! — взмолился я. — Скажи мне хотя бы одно: как ты оказался в танцевальном зале в самый критический момент и как захватил Тома Экера. Расскажешь?
— Ты просто загоняешь меня в угол. А надо бы ослабить поводья и дать старенькой лошадке побольше воли. Когда начинаешь теснить старушку лошадь, она жутко беспокоится, нервничает и не знает, куда двигать. Именно это я сейчас и ощущаю, Нелли. И где теперь то, о чем ты просил меня рассказать? Знаешь, это напомнило мне, как выехал я однажды на перекрестье дорог и…
— Ладно, Лэнки, все в порядке. — Я окончательно опустил руки как в прямом, так и в переносном смысле. — Твоя взяла. В последний раз я пытался вырвать из тебя ответ, больше не буду.
— Кстати, о вырывании, — легко переключился мой долговязый друг на другую тему. — Как-то раз один зубодер тянул мне зуб. Я и спрашиваю: «Что это, интересно, ты там вытаскиваешь — корень распроклятого зуба или, может, саму челюсть?» А этот зубодер мне отвечает: «Знаешь что, приятель, тебе ведь давно за тридцать, верно?» — «Так, — говорю, — давным-давно… „ — „А возьми, к примеру, лошадь старше тридцати лет, — рассуждает мой коновал, — зубы у нее пренепременно вросли в челюсть, так что если я хорошенько дерну твой зуб, то, кто его знает, вполне может статься, вместе с ним вытащу и пол-лица“. — «Ладно, — говорю я, — не знаю, конечно, может, это и вправду неплохая мысль. Не ахти какая у меня физиономия, чтобы любоваться ею и гордиться. Но я к ней привык. Так что давай оставь-ка ты этот зуб на том же самом, старом месте“.
И по сей день он там так и торчит, сынок, и неплохо служит с тех пор, словно бы в благодарность за то, что я его оставил, или уразумел наконец, что хозяин я хороший. Вот только кости грызть той стороной я не могу, и, наверное, по этой причине физиономия моя потихоньку съехала на сторону.
— Это и вправду так здорово перекосило твое лицо, Лэнки? — с усмешкой спросил я.
— Да, Нелли, в молодости я выглядел не хуже любого манекена, на каких портные развешивают одежки, но с годами лицо мое успело выйти из моды. Кстати, о моде. Могу рассказать тебе историю об одной девушке, которая нашла себе в Тусоне работу — торговать закусками с подвесного лотка… Однажды…
Он продолжал травить байки, но я слушал довольно рассеянно. Подняв глаза к небу, я пытался ответить себе на один вопрос: я ли это скачу под звездным сводом, или же все это — грезы моей души, покинувшей на время сна тело?
Глава 20
НА РАНЧО ПОРСОНОВ
Лэнки верно рассчитал — к поместью Порсонов мы добрались рано утром. Возвращение туда казалось мне сном, ночной фантазией: я снова видел знакомые и близкие лица, но сквозь дымку, как бы ощущая, что все это нереально. Хотя все конечно же было как обычно, вот только сам я не являлся больше частью этого миропорядка и, скорее всего, никогда ею больше не буду.
