Скандал в Чайна-тауне - Стив Хокенсмит
«Черная птица бу-бу-бу, черная птица бу-бу-бу» – вот и все, что я понял.
Голос стал громче, шаги приблизились, и наконец доски заскрипели уже у двери в сортир. Замка на ней не было, поэтому я сделал единственное, чем можно было удержать старика снаружи: сунул руки за спину и как можно крепче стиснул дверную ручку.
Не прошло и двух секунд, как я почувствовал, что за нее дернули.
– Хок Гап як-як, – просипел старый хрыч. – Як-як-як?
Он снова дернул за ручку.
Возможно, гордиться здесь особо нечем, но все же: поставьте молодого ковбоя против страдающего артритом старого китайца, и молодость обязательно победит. Ручка даже не шелохнулась.
– Як-як-як Хок Гап як?
Мы, естественно, не отозвались. После долгого молчания старик, очевидно, решил, что отвечать просто некому, и удалился, медленно и тихо, как улитка.
– Мисс, – хрипло прошептал Старый, – вам надо немедленно встать.
– Почему? – спросила Диана.
– М-м… у-у… у меня ноги затекли.
– Здесь же негде стоять. Может, подождете еще… ой!
Раздалось стремительное шуршание юбок, и Диана очутилась на ногах – и на мне, поскольку в тесноте было невозможно встать, не прижавшись ко мне всем телом.
– Простите, мисс, – несчастным голосом пробормотал брат.
Сначала я был почти благодарен Густаву за его слабые ноги. Но, оказавшись рядом с леди, сдавившей меня, как штаны на два размера меньше, я понял, что дело было вовсе не в затекших конечностях Старого, а в притоке крови к совсем другой части тела. А понял я это потому, что сам, как ни противился, ощутил тот же эффект.
Большинство представляет себе ад как огромную пещеру, способную вместить миллионы страдающих душ. Но, доложу я вам, он может быть тесным, как ватерклозет, где едва достаточно места для троих.
Я начал молиться, чтобы старик ускорил шаги и ушел побыстрее, и он наконец прибавил ходу, когда я уже вовсю прикусывал язык, щипал себя за уши и думал о моей дорогой покойной муттер.
– Он на лестнице, – сказал Густав.
Звук шагов становился все тише и тише.
– Он уходит. Уходит. Все… ушел.
– Господи, слава тебе, – выдохнул я, распахнул дверь и поспешно ретировался.
Диана последовала за мной.
– Что ж, – сказала она, – это было…
– Некогда болтать. – Старый выскочил вслед за ней. – Надо проследить за этим типом. Это, возможно, последний шанс выяснить, что он за птица.
Конечно, это был также наш шанс оставить ватерклозет – и случившееся там – позади. И мы поспешили воспользоваться предлогом.
Втроем мы потихоньку подобрались к верхней ступеньке лестницы и подождали, пока снизу не раздалось кряхтенье: старик перетаскивал свои негнущиеся конечности через подоконник. Густав выждал еще несколько секунд, чтобы дед отошел подальше, и повел нас вниз и дальше к окну.
Преследуемый оказался на удивление резвым. Старик пустился по улице неровным галопом и, пока мы выбирались наружу, успел проскакать уже футов пятьдесят.
– Ну, брат, – начал я, когда мы повернули за дедом на Стоктон-стрит, – что скажет Холмс про старого пня?
– Немного, – ответил Старый, не глядя на меня. Как почти на всех улицах Чайна-тауна, на Стоктон-стрит были сплошные лавки и рестораны. Оторви взгляд от старика на три секунды, и он может юркнуть в любую дверь. – Он беден, но пытается это скрыть. Одежда приличная, шелковая, но та же самая, что и вчера. Швы обтрепались, пуговицы разные, я еще тогда заметил. Но не работяга, по рукам видно: корявые слегка, но от возраста, а не от тяжких трудов. Похоже, люди здесь его знают. Но не уважают. Видишь, там, впереди, расступились перед ним, а сами хихикают? Он не шибко важная птица тут, но и не мелочь.
Диана взглянула на Густава с веселым изумлением:
– И это, по-вашему, немного?
Брат лишь крякнул и пожал плечами.
– Ну так кто же тогда наш объект? – спросила Диана. – Говорите, видели его вчера?
– Чань ушел вместе с ним, и это был последний раз, когда мы видели доктора живым. – И я рассказал ей про вчерашнее, пока мы выделывали зигзаги по Чайна-тауну вслед за старым пердуном.
Он пробирался на юго-восток, сворачивая почти на каждом углу. Мы, скорее всего, потеряли бы любого другого китайца в уличной сутолоке на Вашингтон и Дюпон, но белоснежные волосы, сутулые плечи и быстрая походка враскачку выделяли старика из толпы за полквартала.
А мы и не подходили к нему ближе чем на полквартала, ведь если мы смогли его узнать, он‑то уж точно нас узнал бы. Затеряться в толпе нам не удалось бы: здесь мы смотрелись примерно так же незаметно, как парад на День независимости. К счастью, старикан ни разу не оглянулся… или оглянулся, но мы не заметили.
По мере того, как мы вслед за стариком приближались к северо-восточной оконечности Чайна-тауна – и Варварскому берегу, лежащему за ним, – улицы становились все более подозрительными на вид. То же самое можно было сказать и об обитателях этих улиц.
Мужчины с ледяными взглядами стояли у железных дверей и ступенек, спускавшихся в черные дыры подвалов, и каждый смотрел на нас со смесью холодного любопытства и презрения. Раньше мне казалось, что лавка доктора Чаня находится в небезопасном месте. Но, как оказалось, я еще не видел настоящей изнанки Чайна-тауна.
Однако, когда старик повернул на узкую грязную улицу длиной в целый квартал, обстановка изменилась. Правда, не к лучшему.
До этого мы встретили не больше дюжины женщин во всем Чайна-тауне. Но стоило нам свернуть сюда, число удвоилось, не успел я даже моргнуть. Женщины стояли у облезлых дверей, смотрели сквозь треснувшие окна, невозмутимо разглядывали нас с шатких балкончиков, больше похожих на старые ящики, подпертые двумя деревянными балками.
Причем дамочки не просто вышли подышать – они предлагали свои услуги.
И услуги эти пользовались спросом: через двери выстроившихся по обеим сторонам улицы заведений – назову их так – сновали туда-сюда китайцы и движущиеся нетвердой походкой белые. Определения вроде «дом терпимости» кажутся слишком лестными для столь жалких и задрипанных гнезд порока. Словно желая подчеркнуть общий дух безысходности, оркестр Армии спасения тянул на манер похоронного марша «Когда я поднимаю взор на крест» [20], а капельмейстер приставал к каждому встречному и поперечному, спрашивая, узрел ли тот Иисуса.
Когда мы проходили мимо, я дал очевидный ответ: «Здесь – нет».
Улица выходила на другую, пошире и более оживленную – скорее всего, Коламбус. Это означало, что отсюда можно добросить камнем до краешка
