Генри Мортон - Шотландия: Путешествия по Британии

Мне трудно предположить, какой эффект этот текст произведет на английского читателя, но если он когда-либо слышал мелодию рила, то, несомненно, уловит ее ритм в приведенных выше строчках.

Как мне говорили, инструментальное пение появилось в глубокой древности, когда именно, никому неизвестно. Существует ошибочная теория, что данный вид музыки возник в Шотландии после Куллодена, когда волынки оказались в числе запрещенных предметов. Якобы танцоры изобрели это звуковое сопровождение, чтобы иметь возможность плясать свои рилы, не нарушая закон. Лично мне кажется сомнительным, чтобы у горцев было такое уж желание веселиться после Куллодена. Но даже оставив в стороне данное соображение, хочется высказаться в пользу более древнего происхождения «Puirt-a-beul». По-моему, этот вид музыки столь же древен, как и сама волынка, которой он подражает.

Говорят, что некоторые по виду бессодержательные строки, столь часто встречающиеся в рефренах английских народных песен — типа «hey-down-derry», — на самом деле восходят к глубокой древности. Существует мнение, что это видоизмененная песня «Hai down, ir derry danno», при помощи которой друиды созывали народ на культовые церемонии в дубовые рощи. Почему бы тогда не предположить, что и слова, использующиеся в гэльском «инструментальном пении», имели некий смысл в незапамятные времена?

Мне кажется, что гэльское «инструментальное пение» произвело бы настоящий фурор, если б его услышали в современных концертных залах. Надеюсь, рано или поздно Би-би-си уговорит какой-нибудь из гэльских хоров (а таких немало в Глазго) выступить на большой сцене с программой «Puirt-a-beul».

Пока же «инструментальное пение» остается уникальной принадлежностью гэльского фестиваля Мод. Данный вид искусства тем более интересен, что для его понимания не требуется знание гэльского языка. Все вышесказанное ни в коей мере не умаляет красоты и значения традиционных гэльских песен, каждая из которых, на мой взгляд, представляет собой бриллиант чистейшей воды. Все они обладают особой — близкой к совершенству — прелестью, присущей таким созданиям природы, как цветы или морские раковины. По сравнению с ними лирические баллады, которые обычно звучат в наших английских гостиных, кажутся пресными и безжизненными.

И еще одно хотелось бы отметить в отношении гэльского народного творчества. Лично меня всегда завораживала мысль, что произведение, которое я слушаю, никогда не было записано. На протяжении многих столетий эти перлы передавались от поколения к поколению исключительно в устной форме. Исполнители на конкурсах Мод не имели с собой никаких нот, и бедный аккомпаниатор, как правило, оказывался в сложном положении. Как он мог воспроизвести гармонию, которая жила лишь в уме у какого-нибудь приезжего фермера с Гебрид? Забавно было наблюдать, как очередной певец то и дело наклонялся к музыканту и напевал ему нужную мелодию. Что ж, нужно отдать должное бесстрашному аккомпаниатору: он делал все, что мог.

Горцы, не хуже других, способны наслаждаться выпивкой в кругу друзей; но, хотя виски занимает в их жизни довольно большое место, запойное пьянство крайне редко в Хайленде. Существует даже народная поговорка, осуждающая тех, кто приходит на встречу с друзьями исключительно с целью напиться. Знаменитый Фингал, который, к слову сказать, перенес свои жизненные принципы в триады, утверждал, что хуже некуда, если человек с утра пьет курми[11]. Мисг, «смесь» — ныне произносится как «мейсг» — обозначает состояние опьянения, вызываемое одурманивающим эффектом, которое достигается при смешивании различных алкогольных напитков. Некий джентльмен, приехавший из Лайрга в графстве Росшир, уверял меня, будто в его родном приходе живет только один безнадежный пьяница. Точно так же и житель Лаггана в графстве Инвернессшир рассказывал, что среди его земляков был всего один человек, злоупотреблявший спиртными напитками. Как правило, такие люди оправдывают свои извращенные вкусы вынужденным одиночеством: якобы, они не могут найти себе товарищей. Горцы редко собираются на пирушку, но когда уж это случается, то веселятся от души. Оплачиваются подобные мероприятия в складчину, для чего пускают по кругу чей-нибудь берет. Надо признать, что в тех нечастых случаях, когда горцы собираются выпить вместе, эти посиделки затягиваются надолго — иногда на несколько дней и ночей… Известна такая история. Как-то раз лэрд Ассинта собирался ехать в Данробин. Он уже садился на своего жеребца, когда его остановил местный кузнец. Оба они — и кузнец, и лэрд (как и Макнаб, как, впрочем, и все истинные горцы) — не видели ничего зазорного в том, чтобы принять приглашение-ghob и промочить горло на дорожку. Так сказать, поднять прощальный кубок, опрокинуть стаканчик, выпить на посошок — называйте как хотите, ибо для этого действа имеется множество названий, и все они верны. Итак, приятели вошли в дом, и кузнец тут же потребовал большой кувшин виски — емкость, в которую помещалось не меньше двух галлонов. Наверняка, ему хотелось продемонстрировать лэрду, что он не допустит, чтобы недостаток спиртного испортил расставание друзей. «Таким образом, — говорит Дональд, — они продолжали сидеть, выпивать и беседовать о всякой всячине. И чем дольше они говорили, тем больше всплывало тем для обсуждения. Лишь на четвертый день кузнец вспомнил о своей мастерской, а лэрд — о поездке».

Эту историю я почерпнул из книги Джеймса Логана «Шотландские гэлы» и, полагаю, она заслуживает внимания каждого шотландского студента, посещающего Мод. Традиция «сборищ» живет в душе у всякого горца: чем больше он пьет — подобно кузнецу и лэрду, — тем больше говорит и тем больше находит тем для разговора!

Англичане, у которых трактир всегда располагался на ближайшей лужайке за углом, в этом отношении очень отличаются от шотландских горцев: тем-то, чтобы посидеть в достойной компании, приходилось преодолевать горные кручи. Наверное, поэтому любую шотландскую вечеринку (независимо от того, где именно пьют горцы — в Лондоне, Париже или Нью-Йорке) отличает особая, я бы даже сказал, исключительная атмосфера. В поведении гуляк ощущается некая поспешность и мрачная решимость — будто им, чтобы собраться, пришлось преодолеть неимоверные трудности, и будто впереди маячит скорое расставание… возможно, навсегда. И в самом ближайшем будущем их ждет такое же длительное и трудное путешествие.

Никто не спешит оканчивать вечеринку, изыскиваются всяческие поводы для ее продления. Тот же бедолага, кто рискнет первым покинуть компанию, столкнется со стеной ледяного осуждения — а как еще прикажете относиться к предателю боевого братства? Постепенно всеми овладевает состояние лихорадочного возбуждения, подогреваемое ожиданием скорого конца — тут и желание его оттянуть, и боль от предстоящего расставания. Даже выпивая в лондонском пабе, где за окном проносится поток автомобилей, горцы ощущают себя сидящими в маленькой хижине, затерявшейся среди горных перевалов. И нежелание покидать вечеринку сродни тому чувству, какое должен испытывать человек, собирающийся с духом, чтобы оставить теплое местечко у очага и выйти в зимнюю вьюгу.