Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.
Вскоре капитан английского корабля и два его офицера сидели с Григорием Ивановичем в Казенном доме.
Началась оживленная пантомима, разговор одними выразительными жестами: прибывшие знали только английский язык, а хозяева – только русский. Тем не менее сильно вспотевшие собеседники переговорили о многом: Шелихов узнал, что корабль вышел из Индии и побывал в Кантоне, что он принадлежит Ост-Индской компании, желающей завязать со здешними жителями торговые отношения, что на нем доставлены товары для обменной торговли с островитянами и, наконец, что фамилия капитана Петерс.
Григорий Иванович был приглашен затем на английский корабль. После обильного угощения любезные хозяева показали все свои товары, хотя Григорий Иванович и делал вид, что нисколько не интересуется ими. Привезенные товары ошеломили его количеством, качеством и разнообразием.
Явился и долговязый камчатский исправник, барон Иван Штейнгель, но и тут дело не клеилось: он не говорил по-английски, а немецкого не понимали приезжие. Не помогло и предложение воспользоваться латинским: англичане его не знали. Однако пантомимы до известной степени удалось избежать: англичане не говорили, но кое-как понимали по-французски.
В тот же день Шелиховым был скуплен почти весь груз в кредит на векселя с платежом на Москву, а после приемки закупленного условились о привозе следующих партий товара.
Характерная для Шелихова предусмотрительность сказалась на происходивших переговорах. Она насмешила Штейнгеля, но Григорий Иванович настоял на своем. Он выработал обязательный маршрут для английских кораблей к нам и обратно, внушительно заметив смеющемуся Штейнгелю:
– Нечего им шататься туда и сюда по нашим морям. Пусть ходят прямо по надобности.
* * *
Тюленьи торбаса до колен, поверх чулок из оленьей шкуры; меховые штаны шерстью внутрь; лисий кукуль с длинной костяной бахромой; двойная меховая рубашка; еще кухлянка из толстой и мягкой оленьей шкуры, разноцветная, вышитая снизу шелками, а у ворота и на рукавах обшитая блестящим, лоснящимся бобром; четырехугольный меховой лоскут у подбородка для защиты лица от ветра и снега – таков костюм Григория Ивановича. В нем он чувствует себя легко и свободно. Если бы не тревожные мысли о судьбе жены и людей, было бы совсем хорошо. Он ловко владеет крепким оштолом и умеет переупрямить собачью упряжку хоть в пятнадцать штук (а собаки каждая с волка, а то и больше). Он смело втыкает в снег оштол, и тогда покрытые снегом легкие санки мгновенно застопориваются. Глаза рвущихся вперед собак наливаются от натуги кровью, петли ошейников душат их до полусмерти, постромки глубоко впиваются в тело так, что лопается кожа, но сани на оштоле – ни с места. Суровый окрик тотчас же приводит в повиновение зарвавшихся животных, только по недоразумению именуемых собаками.
Сшитые из березовой коры (каркас из реечек, связанных ремнями из тюленьей кожи), поставленные на широкие выгнутые полозья камчадальские сани легки – в них нет и полпуда, а поднимают они от десяти до двадцати пудов клади. На этот раз на санях Григория Ивановича только продовольствие и охотничий припас.
За Нижнекамчатском пошло легче: снегу больше и речек меньше, но зато впереди злая непокоренная коряцкая земля и вьюжная тундра. Григория Ивановича ничто не останавливает. Стиснув зубы и раздувая ноздри, гонит и гонит он собак, мчит сломя голову.
Новые и новые преграды то и дело задерживали на трудном пути: проводники, несмотря на тароватые посулы, отказывались сопровождать этого железного человека, не знающего ни страха, ни устали. За павших собак он платил, правда, щедро, но свежих было доставать так трудно...
Через пять месяцев, уже в январскую стужу, глубокой ночью, собаки беззвучно подкатили санки по глубокому снегу к зданию Охотской фактории Шелихова. Она была тиха и безлюдна. Никого: ни брата, ни жены, ни прислуги... «Да здесь ли она?» – думал Григорий Иванович. Все тело покрылось холодным потом.
Наутро все стало ясно: галиот, занесенный в Охотск бурей, цел, хотя и потрепан, вытащен на берег, а Наталья Алексеевна с братом Василием с вечера на вечеринке, устроенной командированным сюда молодым и богатым чиновником из Петербурга.
Грозный и настойчивый допрос прислуги многое открыл Григорию Ивановичу: молодой администратор окружил Наталью Алексеевну вниманием и поклонением. Василий же Шелихов, лоботряс и пьяница, которого Григорий Иванович приспособлял было к вождению кораблей, но отставил за непослушание и дебоши, а потом сжалился и определил на службу в Охотскую контору, чуть ли не стал сватом. Он решил выдать Наталью Алексеевну замуж...
– Что говоришь, собака? – весь багровый от душившей его злобы, Шелихов сжимал в руках тяжелую страшную плеть и наступал на ошалевшую, заикающуюся от ужаса камчадалку. – При живом муже?!
– Василь Ваныч сказала – помер ты. Хозяйка плакал, плакал...
– Сволочь! Подлец! – кричал Шелихов, бегая по избе, шумно дыша и ловя ртом воздух, потом бессильно повалился в кресло.
Не сходя с места, вся дрожа мелкой дрожью, неподвижно стояла перед ним потрясенная камчадалка... Шелихов вдруг вскочил и побежал к двери.
Невзвидя света, громко закричала насмерть перепуганная женщина и тоже бросилась было вон, но Шелихов, обернувшись, с силой отшвырнул ее назад.
– Свяжу и утоплю, если хоть на шаг отойдешь из дому! Понимаешь? – прошипел он и быстро прошел в контору.
Там, несмотря на раннее утро, он застал доверенного, двух приказчиков и одного рабочего, поведал о своем горе и просил помочь.
– Кому буду жаловаться? – умоляюще глядя на них, спрашивал Шелихов. – Помогите наказать по-христиански христопродавца брата.. Век буду благодарен, не забуду... А с женой я сам разберусь.
– Поможем, Григорий Иванович, поможем, – сказал за всех доверенный и послал за виновником: – Вести хорошие есть, скажи ему, – наставлял он посылаемого работника. – А выдашь, что хозяин здесь, запорю!..
Через полчаса короткая расправа была закончена: виновный исполосован ударами тяжелой плети и с рассеченной кожей на спине и плечах, в изорванном платье стонал на полу избы.
Прошло несколько часов. Шелихов сидел в горнице, низко опустив голову, обдумывая какое-то решение. Жену он еще не видел. Испуганная, ничего не понимающая, она забилась в комнате и ждала своей участи. Наконец Шелихов встал, подошел к конурке камчадалки и приказал:
– Собери Наталью Алексеевну в дорогу.
Спустя полчаса Григорий Иванович, молча и не глядя, прошел мимо бездыханного Василия, поклонился своим помощникам и вышел к саням... В них ни жива ни мертва сидела Наталья Алексеевна.
