Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.
И каждый раз, когда Григорий Иванович возвращался из поездок, он замечал в доме портившие настроение перемены: хороший, солидный, веками завещанный купеческий уклад стремительно переходил в суматошный чиновничий, невыносимо легкомысленный и расточительный.
Вместе с тем он не мог не отдавать должного оставляемой им дома супруге: она не выпускала из рук нитей сложного мужнего дела. Аккуратно велась переписка, вовремя производились платежи, и там, где это было нужно, Наталья Алексеевна и сама принимала решения.
– Веселиться – веселюсь, да не в ущерб тебе. Иногда и в пользу, – говаривала она хмурому и недовольному Григорию Ивановичу.
Слова эти действовали слабо. Ревнивый муж старался поглубже уйти в дело. Но легче на душе не становилось. Особенно тяжелы были долгие поездки в Охотск, на постройку трех кораблей.
«Какой исход? – задавал себе Шелихов один и тот же мучительный вопрос, бывало трясясь верхом по бесконечным лесным тропинкам, болотам и горам к Охотску. – Какой исход?.. Неужели придется бросить ее одну в Иркутске на три-четыре года? Ведь это значит потерять ее навсегда... Взять с собой?.. Но ведь не потащишь же ее на аркане. А загубить ее жизнь... За что? За то, что доверилась, отдала свое сердце, юная, неопытная? Да и чем она виновата, что бог сотворил ее веселой и на редкость красивой?»
Не раз приходила мысль взять ее с собой. А как быть, если она откажется, сославшись на невозможность оставить без матери малых детей?
Строили корабли на верфи по соседству с Охотском, на знакомой уже реке Урак: здесь было изобилие хорошего корабельного леса. Последние известия оттуда бодрили.
«Зиму, почитай, всю не переставали строить, потому морозов лютых не было, даже пурга докучала мало. К пасхе надеемся все справить. Начинать грузить без вас не полагаем», – писал из Охотска доверенный Григория Ивановича.
Прочитав письмо, Григорий Иванович в изнеможении откинулся на спинку кресла. Наступал момент, которого он так боялся, – решительный разговор с женой.
Держа письмо в руках, он прошел к Наталье Алексеевне. На коленях у нее сидела Дунюшка. Надувая щеки, девочка разбрызгивала во все стороны жидкую кашку и хохотала, нисколько не боясь притворных угроз матери. Стараясь не обнаружить своего волнения, Григорий Иванович бросил письмо на стол и стремительно ушел к себе. Здесь он раскрыл конторские книги, силясь сосредоточиться, но собраться с мыслями не удавалось...
А перед Натальей Алексеевной в это время стояла помогавшая по хозяйству молодая жена лекаря Бритюкова. На имя Бритюковых секретно пришло письмо от Михайлы Сергеевича Голикова, успевшего вскружить Наталье Алексеевне голову заманчивыми перспективами широкой, веселой жизни в Петербурге.
«Думаю и день и ночь только о Вас, – писал он, – без Вас жизни не чаю, а окружающие подозревают – хочу бежать от долгов. Пускай их думают, что хотят, только учредили слежку, чтобы воспрепятствовать моему отъезду. К пасхе рассчитываю быть в Иркутске, если еще не забыла меня, горячо любимая, единственная. В мыслях осыпаю бесконечными поцелуями. Увезу мою единственную!»
Наталья Алексеевна уткнула пылающее лицо в теплый животик подхваченной на руки Дунюшки, но покрасневшие краешки ушей выдавали ее бедовой пройдохе Бритюковой. Не обманула Бритюкову ни возня с плачущей Дунюшкой, ни даже сказанное вслух в сторону: «Вот пристал-то, чудак!..»
Придя в себя, с одним скомканным письмом в кармане, с другим в руке, Наталья Алексеевна прошла к мужу.
– Ну что же, хорошо, – сказала она, кладя охотское письмо на стол, – значит, к пасхе нам надо готовиться к выезду... – и, видя изумление в расширенных глазах мужа, спросила: – Что ты на меня уставился?
– Ты сказала, нужно готовиться... нам? – смущенно проговорил Шелихов.
– Неужели ты мог предположить, что я останусь здесь одна без тебя?
Григорий Иванович изумился еще больше и невнятно пролепетал:
– А как же дети?
– Их я пристрою к бабушке... Там им будет хорошо.
Шелихов вскочил и порывисто обнял жену. Ему вдруг стало жалко ее до слез.
– Ну и разодолжила... Ведь ты на островах погибнешь, ты это понимаешь?
– С тобою вместе. Понимаю... А чтоб тебе было понятно, прочти вот, – оказала Наталья Алексеевна и протянула мужу скомканное письмо Михайлы Голикова.
– Видишь, – продолжала она, – нельзя мне здесь оставаться... На каждом шагу приходится изворачиваться, играть в любовь. Иначе или пропаду, или твое дело погублю. Кто же защитит? Сама? А от сплетен куда денешься? Ты должен понять: другого выхода у меня нет и быть не может. А суровой жизни, опасностей с тобой не боюсь.
Григорий Иванович не отвечал. Удивленная молчанием мужа, Наталья Алексеевна понизила голос до шепота и, глотая слезы, добавила:
– Ну, а если оставишь – пеняй на себя...
Дружно осуждали знакомые решение Шелихова взять с собой жену.
– Не позволю губить женщину! – стращал его Якоби. – Мало ли чего ты придумаешь!
– Не дело задумал – убьют, каяться будешь, – говорил Иван Ларионович.
Ругали Григория Ивановича в купеческих домах за черствость, осуждали в государственных канцеляриях за рабовладельческие замашки... А он еще никогда не видел свою подругу жизни в таком радостном настроении и любовался ее оживлением.
Шумные проводы за тридцать верст и устроенный на славу пикник перед расставанием закончились тем, что назойливые ухаживатели в пьяном угаре, хохоча, без церемонии обнимали и целовали подпоенную крепкими винами и наливками Наталью Алексеевну. А она беспрестанно смеялась, слабо пытаясь отдернуть руки. Когда же удавалось освободить хоть одну, грозила пальцем перед самым носом зарвавшегося любезника.
Распоясавшаяся компания, держа ее высоко на руках, понесла к приготовленному тарантасу. На глазах потрясенного этим зрелищем мужа Наталья Алексеевна шутя ерошила волосы и пудреные парики поклонников.
– Негодяи! – с сердцем сказал Григорий Иванович, как только лошади двинулись. – Хороша и ты. Смотрел с омерзением... Позор!
– Понравилось? – спокойно спросила Наталья Алексеевна. – А ведь ты собирался было оставить меня здесь одну... Теперь сам видел.
...Три новеньких галиота – «Симеон и Анна», «Три святителя» и «Св. Михаил» – с двумястами смелых людей на борту медленно и осторожно вытягивались из бухты. Было это 16 августа 1783 года. Выйдя на морокой простор, они тотчас одевались белоснежными парусами и один за другим скрывались из глаз.
Григорий Иванович и Наталья Алексеевна, стоя рядом, не сводили глаз с колокольни охотской церкви – оба были охвачены тревожными раздумьями.
Прощание с берегом вызвало у Григория Ивановича горделивые чувства. Он думал: «Я начертал план, компанию, создал капитал, построил эти корабли и сам иду искать новых земель, чтобы вдунуть в них новую жизнь. Вместе со мной плывут две сотни мне доверившихся людей, отдавших мне волю и тяжкий труд, и не только труд, но и жизнь. Велика ответственность, но она становится легче, когда сам человек уверен в своих начинаниях...»
