Мишель Пессель - Затерянный мир Кинтана-Роо
«Камни» оказались действительно лаком, а то, что их приносило море, было, можно сказать, явлением второго порядка. Кажется, в 1942 году большое торговое судно, груженное лаком, разбилось о скалы у Банко-Чинчорро и затонуло. Лак этот, полученный из сока какого-то дерева, как и большинство камедей, плавает в воде. Год за годом корпус затонувшего судна трепали бури, некоторое количество ценного груза вымывалось из него и прибивалось к берегам Кинтана-Роо. Чиклеро, иногда подбиравшие лак, совершенно не знали ни его происхождения, ни его истинной ценности. Она была намного выше тех восьми песо, которые компании чикле назначали за килограмм лака. Должно быть, на судне было много сотен тонн этого лака, если в течение восемнадцати лет море все время выбрасывает его на берега Кинтана-Роо и даже Британского Гондураса.
Еще один вид ценного приношения моря назывался на побережье охо-де-венадо, то есть «олений глаз». Это были какие-то овальной формы семена в твердой светло-коричневой оболочке с четкой темно-коричневой полосой. Такие семена, похожие на глаз оленя, очень ценились индейцами. Они полировали их и делали из них украшения — бусы и подвески. Родом эти семена были откуда-то из внутренних районов Венесуэлы. По рекам их сносило в море, а потом прибивало к берегам Юкатанского полуострова. По словам моего друга авентуреро, который их тоже собирал, в Мериде за них платили песо за штуку. Как видите, сбор на берегу всякой всячины не такое уж новое хобби. Вполне возможно, что эти семена тщательно собирали еще древние майя. На берегу можно найти и ствол бамбука, который на Юкатане не растет. Жители побережья собирают бамбук и делают из него шесты для своих долбленых лодок. Используют его также и для мачт на мелких парусных судах.
Под вечер мы дошли до большого кокаля, кажется, не очень сильно пострадавшего от последних ураганов. В центре кокаля (назывался он Киче) стоял маленький каменный дом довольно примитивной конструкции. Это было первое каменное жилье, которое я встретил после кокаля Танках. Мы подошли к дому и на ступеньках увидели мертвецки пьяного старика, а вокруг него с полдюжины маленьких ребятишек. Это был хозяин кокаля и некоторые из его десяти отпрысков. Когда мы приблизились, пьяный приподнялся на локте и стал поносить нас последними словами. Он ругался до тех пор, пока у него не началась рвота. Жалкое это было зрелище — отец, распростертый перед собственными детьми, которые глядели на него со страхом и некоторым почтением. Они напоминали мне сыновей Ноя, именно так я их себе и представлял.
Жена пьяницы, толстая метиска, посоветовала нам не обращать внимания на ее мужа. Мой друг объяснил ей, зачем я здесь, а потом стал прощаться со мной, собираясь идти обратно. Но мне вовсе не хотелось явиться на следующий день одному в колонию бандитов, поэтому я попросил его остаться. После некоторого колебания он согласился.
На другое утро меня вытряхнул из гамака пьяный владелец кокаля. Уходили мы под градом ругательств, которых я, к счастью, не понимал.
Через три часа мы добрались до жалких остатков кокаля Тантаман. По словам моего проводника, здесь были древние руины, однако я их не нашел и не знал, можно ли верить его словам. Позднее на подробной археологической карте (более полной, чем моя) я нашел в той части побережья отметку с подписью Тантаман.
В нескольких милях к югу от Тантамана, в местечке Тампалан, на самом берегу мы обнаружили остатки каменного сооружения, наполовину залитого морем. Я не смог установить, действительно ли это постройка древних майя, хотя у нее было такое же квадратное основание, как у многих классических храмов на побережье. Мой проводник сообщил мне, что здесь были спрятаны сокровища, и показал на высеченную на одном из камней стрелу, якобы указывающую его местонахождение. На своей карте я прибавил еще одну точку и поставил около нее знак вопроса.
В четыре часа мы наконец достигли знаменитой колонии. На очень широком пустом пляже с молочно-белым песком стояло пять хибарок, кое-как сколоченных из бревен и разных выброшенных морем обломков. Навстречу нам вышли двое мужчин с красными платками на голове. Вид у них был довольно отталкивающий и не предвещал ничего хорошего. Оба были мексиканцы, оба с солидной бородой. Вместе они составляли довольно противную пару. С моим другом они поздоровались со спокойным безразличием, а на меня посмотрели нагло и враждебно.
Я сразу понял, что пришли мы совсем не вовремя. В колонии явно что-то стряслось, произошла какая-то крупная ссора. Как выяснилось, пятеро колонистов собирались устроить взбучку своему главарю, потому что вся колония почти умирала от голода. Еще две недели назад из Шкалака должно было прийти небольшое судно с продовольствием и до сих пор не пришло. Несмотря на просьбу моего друга авентуреро, в гостеприимстве мне отказали. Гамак я могу повесить на ночь в каком-нибудь доме, но еды мне никакой не будет. Они сами давно сидят без кукурузы, питаясь лишь черепашьими яйцами да тем, что удается подстрелить на охоте.
Вот в этой компании и оставил меня авентуреро. Два дня он таскал мой тяжелый мешок, но взять за это какую бы то ни было плату отказался. Теперь, когда он уходил, я почувствовал, что теряю еще одного хорошего приятеля, которого, вероятно, больше никогда не увижу. На этот раз я даже не знал его имени, а ведь как-никак мы с ним провели рядом две ночи и вместе разделяли тяготы двухдневного пути. Мне казалось, что я по-настоящему узнал этого человека. В другой обстановке такое короткое знакомство, может быть, ничего бы и не значило, но тут мы были совершенно одни, и это очень способствовало нашему сближению.
И вот теперь я вдруг остался один с пятерыми голодными мужчинами, которые нападали на своего главаря за то, что он не сумел обеспечить лагерь продовольствием. Впервые я почувствовал себя, словно муха в паутине. Меня занесло в стан грабителей, и, что самое скверное, я знал об этом. Никакой голливудский кинодеятель не смог бы придумать более типичную бандитскую внешность, чем у этих пятерых мужчин с их подвернутыми до колен штанами в заплатах, волосатой грудью и красными платками. Длинные мачете особенно подчеркивали их пиратскую свирепость.
Повесив свой гамак, я отважился войти в главный дом, где кричали и спорили все эти люди. Никто из них не обратил на меня внимания. Я присел в сторонке, стараясь понять, о чем идет разговор. Видимо, какая-то еда у них еще оставалась, потому что, заметив меня, главарь велел дать мне одну лепешку. Такое проявление щедрости вызвало явное неудовольствие остальных. Было уже очень поздно, когда я наконец забрался в свой гамак. Из соседнего дома по-прежнему доносились крики, но я почти мгновенно заснул, измученный дневным переходом.
