Герман Волков - Золотая Колыма
Свой винчестер отшвырнул, ногой вышиб из рук Степана Степановича двустволку, спиной загородил ружье Миши.
На «Даешь золото!» остолбенели. С разгона второй плот ударился в борт первого, оттолкнулся от него и по быстрине полетел вперед. А за ним течением, бьющим от берега, понесло и выбросило на ту же быстрину и «Разведчика».
— Тас! Тас! — кричали люди с берега.
На «Даешь золото!» никто якутского языка не знал. Не сразу поняли, что такое «тас». А может, и поняли, да в себя еще не пришли...
С «Разведчика» Раковский крикнул:
— Камни! Порог!
Билибин, Алехин и Чистяков схватились было за стяжки и весла, но было уже поздно.
Плот «Даешь золото!» заскрипел всеми связками и носом полез на камни. Корма с грузом, портящимся от подмокания, опустилась в воду.
Демка успел прыгнуть на торчащий из воды торец и там неплохо устроился. А Билибин, Алехин и Чистяков скатились в воду. Она была ледяная, но они в горячке этого не почувствовали. Ногами дно достают, а устоять не могут: течение сбивает, и дно из-под ног будто выскальзывает.
А тут «Разведчик», хотя на нем веслами били вовсю, стал напирать на «Даешь золото!». Он на два аршина меньше, но тоже с людьми-то не меньше тонны!
Билибин, Алехин и Чистяков ощетинились шестами, пытались упереться ими в «Разведчика» и отвести его, но под ногами никакой опоры. И тогда, не сговариваясь, они толкнулись навстречу «Разведчику», уперлись руками в его передний край, а ногами в свой плот.
Так общими усилиями отворотили плот, отвели его и вытолкнули с быстрины к берегу. Билибин, Алехин и Чистяков вскарабкались на «Разведчика», На «Даешь золото!» остался один Демка.
Выбирая направление слива, «Разведчик» аккуратно обошел камни с застрявшим между ними плотом и мягко чокнулся в невысокий обрывистый бережок. Раковский и Лунеко выскочили с веревками и, обмотав их вокруг тополей, пришвартовали плот.
Билибин, а за ним и остальные — все бросились к якутам:
— Медведи, живы! Живы, медведи!
Этот порог так и на карте обозначили — Два Медведя.
ЖИВЫ, МЕДВЕДИ!
Морщинистый безбородый якут с трубкой в беззубом рту и черноглазый скуластый мальчонка лет двенадцати стояли там же, на песчаной косе, под густой навесью тальника, У них в ногах валялась верша — рыбачили.
Билибин облапил старика, схватил и подкинул мальчонку:
— Медведи, живы! Живы, медведи!
И все обнимали их и тормошили:
— Медведи! Медведи!
А те не знали, что были на волосок от смерти, и понять ничего не могли. Мальчишка заплакал. Якут-заика, тот самый Дмитрий Заика, о котором говорил Медов, попытался произнести что-то ироде приветствия:
— К-к-ка-а-ап...
— Капсе после будет! Улахан капсе будет! — кричал ему Билибин и тут же набрасывался на своих:
— Охотнички! Медвежатины захотелось?!
Степан Степанович чувствовал себя главным виновником. Молча пошел к реке.
Раковский — за ним:
— Груз спасать надо...
— Груз спасать,— передразнил его Билибин.— Что — груз?! Людей бы погубили, охотнички! — Накинулся он и на Демку: — А ты, сукин сын, что дрыхнул?!
— Правильно делал,— заступился за него Алехин.— Умная собака знает, когда спать, когда охотиться, когда в воду лезть. Надо было ее слушаться.
Из воды хотелось выпрыгнуть, будто из костра, но часа три возились, зуб на зуб не попадал.
К счастью, груз не весь оказался в воде. Подмокшие вещи отвязали, перетащили на берег. Железную печку искали, ныряли под плот, но не нашли, отложили поиски на завтра. Плот пытались снять, но он засел намертво, и у людей, уставших до изнеможения, не хватало силенок. Оставили до утра.
Выбрались все на сушу и — бегом к жарко пылавшему костру, разведенному якутами. А про Демку, оставшегося на плоту, забыли.
Сами не обсохли, не обогрелись как следует, начали распаковывать тюки и ящики, раскладывать, подсушивать все, что подмокло. Сахар стал, как шуга перед ледоставом. Кукуль Билибина — единственный спальный мешок на весь отряд — раскис.
Чтоб анероиды не заржавели, Раковский влил в эмалированную кастрюлю три бутылки спирта и погрузил в него приборы.
В ту ночь спали долго, до восьми утра. А встали — опять в ледяную ванну, снимать плот. За ночь вода заметно убыла, и плот, зажатый камнями, почти весь висел над водой, но висел крепко. Повозиться пришлось часа три. Работали молча, слышались одни деловые советы: где нажать, куда толкнуть...
Плот высвободили, начали искать печку. Ныряли, под водой меж камней шарили, с километр вниз по реке таким манером прошли.
Печку так и не нашли и очень сокрушались: зимовать предстояло без нее. А после ледяных ванн никто даже насморком не страдал: у всех несокрушимое здоровье было.
Все было готово к отплытию. А хватились — Демки нет! Стали звать — нет. Степан Степанович из двустволки раз пальнул, другой... Бывало, на первый выстрел хозяина пес тотчас являлся, а тут нет и нет. Ждали долго, а время дорого, начали злиться...
Степан Степанович рукой махнул:
— Догонит, подлец. — А через того же толмача Раковского все же попросил якута: — Вернется пес — приюти. Пропадет в тайге, сукин сын...
ЛОЦМАНЫ БЕШЕНЫХ РЕК
Полученные от якута Дмитрия Заики «сведения о порогах были самые неутешительные,— вспомнит позже Юрий Александрович.— Общее протяжение их около 30 км. Проплыть нельзя никак, особенно с нашими плотами. Единственный выход — оставить груз и самим налегке тотчас возвращаться в Олу, чтобы успеть прибыть туда до снега. Дмитрий искренне нас жалел и чуть не плакал, когда мы отправлялись дальше.
Все мы были готовы к тому, что придется груз перетаскивать на себе в обход порогов, а плоты или спускать порожняком через пороги, или делать ниже порогов новые. Я считал, что будет большой удачей, если в течение недели нам удастся преодолеть пороги...».
После порога Два Медведя река, сжатая горами, понесла плоты стремительно.
— А вот и лебеди плещутся...
С лебедями Степан Степанович сравнил белые гребни.. Они огромной стаей налетели на плоты и рассыпались по бревнам пенистыми перьями. Плоты запрыгали, будто телеги по булыжной мостовой. Но это был еще не порог, а только шивера. И назвали ее Лебединой.
Пороги начались через десять километров, как всегда, после относительно спокойного, гладкого плеса. Каждый порог, прежде чем проходить, решили осматривать, выбирать маршрут, и причалили к берегу.
Билибин предложил:
— Увековечим себя, догоры. Необходимо каждый порог нанести на карту и назвать. Порогов, как считают якуты, шесть, и нас шестеро. Вот и окрестим их нашими именами. А чтоб не было раздора между вольными людьми, начнем по алфавиту с Алехина до Чистякова. Согласны? Первый порог — Ивановский. Пошли с ним знакомиться.
