В старом Китае - Василий Михайлович Алексеев
Некогда Таймяо являл зрелище величественное: храм спланирован по образцу Запретного города в Пекине. Громадные дворы, обсаженные деревьями, стройные арки, ворота, множество павильонов-храмов, прекрасные памятники плиты. И на все это былое величие надвигается запустение, готовясь поглотить его полностью. Только кипарисы выдерживают натиск: тысячелетние могучие деревья действительно великолепны. Одно из них посажено танским богдыханом (как сообщает надпись). Заходим в первый павильон-храм. На, полу — кучи сена, через все помещение, от статуи к статуе (от божества к божеству) тянутся веревки, сушится белье. Два страшилища с огненными волосами (один черный, другой белый) напрасно свирепо таращат глаза: их присутствие не нарушает домашней обстановки, и в храме по-семейному спят, едят, просевают хлеб. По соседству разместились торговцы и, видимо, не дождутся неистовствующего бича, как «торгующие во храме» иудеи.
Идем дальше. В следующих дворах целый ряд памятников содержит указы богдыханов ехать на поклон к Дунъюэ (Восточной горе). Высокопарно и трудно читаемо. Заходим в следующий храм. Он занят цирюльником. На стенах, расписанных божествами в облаках и лентах, на фоне их блаженных физиономий висят японские объявления о противоопиумных пилюлях. И так на каждом шагу. На рекламы местных лекарей, вроде «Специально лечу от тошноты» и т. п., мы вообще перестали обращать внимание. Предприимчивость монахов, сдающих все эти храмы в любую аренду, как видно, не имеет предела. Представить себе что-нибудь подобное в Италии или Испании! До чего все это непохоже на сурово-религиозную Европу! Наконец, входим в главный храм. Огромные пространства стен заняты великолепно сохранившейся росписью времен династии Сун. Множество фигур изображает шествие богдыхана на поклонение горе Тайшань: отправление из столицы, шествие и встреча богдыхана на верху горы. Свита, придворные, войска, карета богдыхана, дары на диковинных зверях-чудовищах — все выписано тщательно, красивым, четким штрихом.
В одном зале Таймяо нам показали огромный кусок яшмы — драгоценность, не имеющую цены. Это знаменитая хотанская яшма, с одного края она теплее, с другого — холоднее. Яшма вообще ценится в Китае выше всех других камней и служит предметом обожания и мистической поэтизации. В литературе это — самый классический и изысканный образ. Яшма чиста, струиста, тепла, влажна, одновременно мягка и тверда. Она не грязнится, не зависит от окружающей ее температуры и, следовательно, есть лучший образ благородного человека, не зависящего от условий жизни. Яшмы в руке поэта — его стихи. Яшмы в порошке — это разбросанные по бумаге перлы каллиграфа (а каллиграфия в Китае ценится наравне с живописью). Яшма — это красивая девушка, это — человеческая доблесть; яшма — это милый, прекрасный человек, ибо чистое сердце его сквозит и струится, как яшма. Наконец, «яшмовый сок» — это вино... Решительно, все лучшее — это яшма.
Перед уходом из храма я долго беседовал со стариком-гадателем и описал себе в книжечку весь его ученый багаж (стихи на каждый случай гадания). Вообще гадание чрезвычайно сильно распространено в Китае: «отраженье духа» — искусство физиогномики, т. е. гадание по чертам лица, геомантия — гадание по поверхности земли, без которого не проходит ни одно дело, особенно похороны, и т. д. В книжечке большое место отведено гаданию о браке. Гадательные формулы вменяют в непременное условие бракосочетания, чтобы по два особых циклических знака[35] для года, месяца, дня и часа рождения жениха и невесты отнюдь не противоречили друг другу. Так, например, молодой человек, родившийся в год Змеи, не должен жениться на девушке, родившейся в год Мыши (в противном случае на них обрушатся страшнейшие несчастья, на щедрое описание которых у гадателя имеется большой запас готовых шаблонов). Точно так же и девушка, появившаяся на свет в год Тигра, не смеет мечтать о приглянувшемся ей кавалере, рожденном в год Овцы, и т. п. Конечно, гадатель может многое изменить в этих комбинациях, подгоняя их по собственному произволу, но чтобы этот произвол действовал в желательную для гадающего сторону, надо подсыпать и подсыпать монеты. Можно представить себе, как осложняется этим изощренным суеверием и без того-то нелегкая жизнь китайского крестьянина.
От Таймяо, от его северных ворот, начинается дорога-лестница на Тайшань, идущая к самой его вершине. Этот подъем сулит нам много интересного.
Неподалеку от Таймяо расположился храм другого весьма популярного божества — бога денег, Цайшэня, стоящего во главе целого легиона богов денежного обилия. В его свите находятся: дух, посылающий выгоду торговле; отрок, зовущий деньги; жирный, с отвислым чревом, Лю Хар — бог монет и многие другие.
В этом храме меня заинтересовали фигуры, ведущие на поводу коней. Окружающие объяснили, что это — кони-звезды (синмар), предназначенные для поездок самих божеств. Молиться — значит приглашать, просить бога прийти на помощь. Конечно, вежливо при этом послать за ним коня: так и богу удобнее, и явится он скорее. Обычно для этой цели покупают бумажные изображения и самого бога, и коня-звезды и после молитвы сжигают их, т. е. как бы приглашают и провожают бога.
В стороне от центральных фигур Цайшэня и его приближенных я, к своему удивлению, встречаю фигуры водяных божеств, заведующих разделом вод, усилением волн и прочими водными делами. Им, как всем водным духам, следовало бы находиться в храме Лун-вана — Царя Драконов, Водного Владыки, а никак не в храме Цайшэня. Даос-монах простодушно объясняет, что это делается, дабы привлечь в храм побольше верующих. Есть свободное место в храме — отчего же не поставить лишнюю пару богов! Чем больше, тем лучше. Даос угощает нас хорошим вкусным чаем. Заваривает его чрезвычайно аппетитно: сухие листья чая кладет прямо в чашку, и там уже обваривает крутым кипятком. Затем накрывает другой чашкой, лишь несколько меньшего диаметра. Листья опускаются на дно, и зеленоватый отстой мы отхлебываем глоточками, отодвигая край верхней чашечки. Наслаждение!
Я вообще крайне доволен приемом, который нам здесь оказывают всюду. Любезнейший народ, гостеприимный, вежливый, услужливый!
Китай — страна вежливости и, даже более того, — страна привета. Уже в Пекине я был поражен обилием форм выражения привета на китайской почтовой бумаге и почтовых конвертиках, где благопожелания и изысканнейшие комплименты представлены в вариациях совершенно виртуозных. И в путешествии я на каждом шагу отмечаю исключительную приветливость населения. Заходим ли мы в храм, или в школу, или в лавку — нас прежде всего усаживают на почетное место, угощают чаем, расспрашивают, интересуются, не скупясь на комплименты, и манеры у всех строго почтительны.
Но вежливость и привет идут еще гораздо далее, в самую толщу народа. Когда мы с Шаванном проходим, сидящие на корточках и отдыхающие рабочие или крестьяне поднимаются
