60 дней по пятидесятой параллели - Виктор Николаевич Болдырев
Выскакиваем на топкое русло. Машина ревет и… выдирается из зыбкой топи. Уже совсем темно. Останавливаемся у края обрывистого берега. Вечер теплый и тихий. Мерцает широкая лента Уила. Костер разгорается все ярче. Запел чайник на таганке. Отдыхаем после трудного перехода. Вдруг вода в Уиле стала наливаться странным зеленым светом. Камыши словно двинулись — черные их тени поплыли по реке. Вся степь озарилась фосфорическим сиянием. Донесся выстрел, и в небе ярко вспыхнула зеленая ракета, рассыпалась зелеными звездами и погасла. Степь опять потонула во тьме. Кто пустил ракету в безлюдной степи?
Дежурный колдует у кастрюли. Продовольствие у нас кончилось, рыбачить поздно, и он сварил оставшийся рис с дикими яблоками и леденцами. Собравшись вокруг костра, пробуем «уильский плов».
Прелесть! Съедаем все до последней рисинки. В походах часто рождаются самые удивительные кушанья. Вспоминается Дальний Север — в полярную стужу, когда продукты в мешках замерзали и хлеб рубили топором, пришлось изобрести незамерзающее блюдо: смешать кисель в порошке с яичным порошком, сухим молоком, сахарным песком, какао и мукой, прокаленной на сковородке. Получилось великолепное кушанье, напоминавшее кондитерские изделия. Каюры — погонщики собак — окрестили чудесный порошок «мечтой бродяги». Они возили его в замшевых мешочках на груди и завтракали прямо в пути на нартах в полярные морозы и лютые пурги.
Из тьмы слышатся голоса. К биваку приближаются люди. В пути не раз так бывало: степняки приходили покурить на огонек. К костру из черноты вышли два парня. Один повыше в пиджаке, с ружьем на плече. С любопытством оглядывают нашу стоянку, машину.
— Зашли передохнуть, замаялись, весь день на ногах, — приветствуя нас, говорит парень.
— Милости просим… Садитесь, чай крепкий.
— Только отчаевничали у топографов на стану.
— А сами откуда?
— Работаем здесь, в Башкирской разведке, в геофизическом отряде. Нефть ищем… Стоим на Уиле, километрах в семи отсюда. По вечерам к топографам ходим: девушки хорошие у них… Магнитная сила!
— За семь верст киселя хлебать? — подсмеивается Федорыч.
— Это и интересно. Лишь бы не тосковать, — живо откликается высокий парень.
— Не сидится на одном месте, тянет куда-то… У меня отец таежник, любит бродить по тайге. Мальчонкой с ним ходил. А как демобилизовался, четвертый год в экспедициях: в тундре был, на Кавказе, в Средней Азии на Кушке, а сейчас в степь потянуло.
— И где же лучше?
— Везде заманчиво. Так бы весь свет обходил. По мне лучше походной жизни быть ничего не может.
— Ну-у, это ты зря. Дома жить лучше, — говорит его круглолицый товарищ. — Все у тебя в порядке, отработал часы, и восвояси. Кругом чисто, и жинка тут как тут… Хорошо! — мечтательно жмурится парень. — Я в разведке не останусь.
— Брось, Степа, не зарекайся, — встряхивает русым чубом молодой охотник, — мы с тобой еще в Африку махнем — нефть искать африканцам.
Он откидывает полу пиджака — за поясом блестит рукоятка пистолета.
— Что это за машинка у тебя? — интересуется Федорыч.
— Звездомет! — широко улыбается парень и вытаскивает ракетницу. — С девушками прощались, — смущенно говорит он, и с затаенной лаской глядит во тьму, где недавно вспыхнула зеленая ракета.
Долго мы разговаривали, попивая крепкий чай. Молодой изыскатель пришелся нам по душе. Искать, шагать по трудной тропе вперед и вперед. Всегда искать и находить. Может быть, парень пришелся по сердцу потому, что и нас влечет и манит дальний путь.
— Ну, пошли, Степа. Счастливой дороги.
Степа поднялся, сладко потянулся и не спеша побрел за своим неутомимым товарищем.
— И вам, ребята, удачной работы! Жилу открывайте богатую…
— Спасибо! — откликается, уже из тьмы, молодой звонкий голос.
А через минутку за камышами грянул выстрел. В небо взвилась красная звезда. Рассыпавшись, она озарила таинственным багровым сиянием степь и притихшую воду.
Палатку не расставляем. Постелили на нее кошмы, улеглись в ряд, закутались одеялами. Потухающий костер светит красноватыми углями, «Москвич» поблескивает фарами. Горят в вышине неугасимые звезды. Темнеют камыши, темнеет речка, степь окуталась ночной мглой.
Крепко спалось в эту ночь, не сообразили сразу, где мы. У самых глаз — лес полыни в голубых каплях росы. Где-то близко крякают утки, гогочут дикие гуси, истошно вопит ишак — это у топографов на стане. Художник сидит на раскладном стульчике — пишет. Интересно, что?
Ночная степь. Спящие путешественники у спящей машины, затухающий костер, и… вечерняя звезда в туманном сиянии.
— Путеводная звезда… — вдруг говорит Валентин.
Этюд всем нравится. Каждого путешественника ведет своя путеводная звезда. Она зовет дальше и дальше, хранит в пути, помогает достигнуть цели.
Спускаемся к речке, вода изумрудная, прозрачная — солнечные лучи проникают во всю глубь, а со дна поднимаются разноцветные пушистые стебли и диковинные листья. Незаметное течение колеблет подводные гущи, и кажется, вот-вот выступит из сказочных глубин морская царевна.
Пока мы купаемся у дальнего мыса, художник сидит на берегу и пишет. Приходим после купания на то же место. Но уже померкла водяная сказка, пропали чудесные переливы цветов — ветерок рябит, туманит воду. На картоне яркие мазки подводных растений, а водяного царства нет.
— Не успел?
— Кистью не передашь, — машет он рукой. Задумчиво собирает краски, захлопывает этюдник.
Жарко. Но здесь не пышет заволжским зноем. Солнце припекает ласково, нежно. Едем бесконечными травяными степями. Целины тут хоть отбавляй. Но вот впереди во всю ширь развернулось зеленое поле.
— Просо! Да какое!
Кисти тяжелые, большие, с рукавицу, подрумянились. Посеяно на супесях. Посев чистый — ни травинки лишней. С полчаса едем по узкой дороге в просяном море.
— Раньше, — вспоминает Сергей Константинович, — уильское просо узнавали с первого взгляда на базарах, ярмарках и аукционах. Пшено желтое, крупное, как солнце горит, чистое золото. На уильских песчаных полях выведено знаменитое «берисевское белое» просо, получен самый высокий в мире урожай —
