В стране каннибалов - Мерлин Тейлор

Я протянул было руку, намереваясь снять череп, чтобы рассмотреть его, как вдруг кто-то крепко схватил меня сзади за плечо. Оглянувшись, я увидел старика Форнира, смотревшего на меня и на череп широко раскрытыми от страха глазами.　

— Не трогай его, господин, не то мы все умрем, — взмолился он.　

Я не имею привычки осмеивать чьи-либо верования, как бы нелепы они ни казались, и, конечно, оставил бы череп в покое, чтобы не расстраивать старика. Но тут в дело вмешался Омфри. Слышал ли он слова Форнира, или просто хотел показать свое презрение к суеверию дикарей, но он тотчас же подошел к шесту и сорвал с него череп.　

— Какому великану мог принадлежать такой огромный череп? — заметил он: — мы захватим его в порт Морисби и доставим удовольствие антропологам.　

С этими словами он повернулся к Форниру, как ни в чем не бывало и, протянул ему череп с приказанием взять его и нести.　

Двадцать лет служил Форнир белому человеку верой и правдой, но прослужи он еще сорок, его суеверие не стало бы меньше, так крепко въелись в его сознание поверья предков. Видно было по его лицу, какую борьбу пережил он за этот короткий миг; но привычка повиноваться начальству взяла верх, и он с трагическим видом принял череп из рук Омфри. На обеденном привале старик отказался от еды. Его подавленное настроение сообщилось и другим полисмэнам.　

— Вышвырнем его, предложил я Омфри.　

— Ну, нет, я не позволю какому-то туземцу диктовать мне свои нелепые желания, — ответил он, упрямо сжимая губы: — череп пойдет с нами.　

У ближайшей деревни туземцы встретили нас без особых признаков враждебности. Повидимому, жители Лумимайт уже успели осведомить их о нашем мирном поведении. Войдя в самую деревню, мы даже нашли традиционное угощение в виде сладкого картофеля и сахарного тростника, предложенного нам двумя стариками в одной из хижин. Эти старики, вероятно, были оставлены с целью ближе ознакомиться с нами; вели они себя чрезвычайно дружелюбно до тех пор, пока один из них не заметил у Форнира злосчастного черепа. Тотчас же выражение их лиц стало злобным, и они выбежали из хижины, крича что-то своим односельчанам.　

— Дело неладно, — сказал Омфри: — они взбудоражат весь народ на соседних горах. Пойдем лучше вперед и перейдем речку засветло, а то, чего доброго, попадем, пожалуй, впросак.　

Мы двинулись вперед, но дороги к реке не было видно, и нам пришлось идти наугад. Скоро мы достигли другого селения и расположились там на ночлег. Дикари неотступно следовали за нами, а временами подходили совсем близко, потрясая копьями и испуская воинственные крики. Однако, ночь прошла спокойно.　

Как всегда, носильщики сложили свои ноши под брезентовым навесом, раскидываемым на случай дождя. На самый верх сложенного кучей груза Форнир положил череп. Носильщики, на которых череп наводил суеверный страх, не согласились спать под навесом, а предпочли ночевать под открытым небом.　

Нашим главным поваром был молодой дикарь по имени Эпи. Он вырос на побережьи, провел там всю жизнь, и, как видно, джунгли и горы производили на него угнетающее впечатление. Присутствие в нашем лагере черепа действовало на него особенно угнетающе, и он не мог ничего есть за ужином. Когда мы спросили его, почему он отказывается от еды, он ответил, испуганно косясь на череп:　

— Дьявол — дьявол сидит здесь.　

Немного спустя, он начал потихоньку подвывать, надеясь изгнать этим дьявола. Мы приказали ему уйти из-под навеса, и он направился к носильщикам. Вскоре оттуда послышались крики, и Кодри, второй повар, примчался к нам с отчаянным воплем:　

— Господа, господа, дьявол убил Эпи!.　

Вслед за ним бежал сам Эпи, окровавленный и дрожащий. На спине и на плечах его было около десятка ножевых ран.　

— Кто это сделал? — спросил Омфри.　

— Я сам нанес себе раны, чтобы дьявол вылез из меня через дырки, ответил Эпи, выронив из рук кухонный нож.　

— И лишил нас хорошего повара, чорт возьми, — выругался Омфи. — Тащите сюда вашу аптечку, Гарри, и давайте забинтуем его.　

— Ни за что! — вскричал Эпи, — лучше пусть я сдохну! Одним прыжком он перемахнул через костер, у которого стоял, и, выбежав за деревянную ограду, скрылся в темноте.　

— Он еще вернется, — пророчествовал Омфри. На следующее утро, однако, его не оказалось и, хотя мы понимали, что он подвергался ежеминутной опасности попасть в руки людоедов, мы решили, тем не менее, не искать его: слишком опасно было наше собственное положение, чтобы предпринимать поиски полоумного мальчишки.　

Дорога шла вверх по горам. Подозрительное отсутствие дикарей начинало нас беспокоить. Я видел, как полисмэны тревожно всматривались в лесную чащу. По громким испуганным крикам какаду в чаще листвы можно было заключить, что внизу, в чаще деревьев, что то происходит. Выбравшись на гребень скалы, мы обнаружили тропинку, спускавшуюся в долину, поросшую травой. Вдруг　шедший впереди полисмэн поднял руку и дрожащим пальцем указал на невысокий, заросший травою холм, ярдах в ста от нас. Вооруженные туземцы покрывали сплошною массою склоны холма. Через минуту они спустились вниз и, когда мы подошли к холму, их нигде не было видно, а тропинка, продолжавшая змеиться в чаще джунглей, была совершенно безлюдна.　

Полисмэны шли гуськом, держа наготове винтовки. Их нервное настроение сообщилось отчасти и мне, и на всякий случай я вынул свой револьвер из кобуры.　

Авангард, с которым я шел, состоял из нескольких полисмэнов; за нами следовали носильщики, охраняемые вооруженными людьми, а Омфри с остальными полисмэнами на порядочном расстоянии, замыкал шествие.　

Следуя по тропинке, мы вышли на небольшую просеку, и не успел еще весь наш отряд собраться на ней, как со всех сторон послышался зловещий треск: за минуту до того безмолвный лес, ожил; сотни дикарей завыли вокруг нас, потрясая своими копьями. Сзади я слышал отчаянные вопли охваченных паникой носильщиков и окрики полисмэнов, тщетно старавшихся удержать их в порядке. Вдалеке послышался троекратный свист Омфри, означавший, что он спешит к нам на подмогу. Было ясно, что Омфри не поспеет во-время. Полисмэны еще не дали ни одного выстрела, твердо помня инструкцию — не стрелять, пока не скомандует белый человек, или пока жизнь их ненаходится в непосредственной опасности. Но минуты проходили, а дикари медлили с нападением. И тут мне пришла в голову неожиданная мысль. Я выпустил револьвер из рук и, рванул