Роберт Стивенсон - В южных морях
Единственный, можно сказать, вид преступлений составляют кражи. Жители Таи-о-хае, поначалу мелкие воришки, теперь стали взламывать замки и забираться в сейфы. Брали за раз сотни долларов, однако с подкупающей умеренностью, столь характерной для полинезийских краж, маркизский взломщик всегда берет только часть денег, а часть оставляет их владельцам. Если в сейфе окажутся чилийские монеты — островная валюта — кража сойдет ему с рук; если золото, французские серебряные деньги или банкноты, полиция будет ждать, пока они не появятся в обращении, а потом без труда найдет вора. А теперь самое постыдное. Арестованного, попросту говоря, пытают, пока он не признается и (если это возможно) не вернет деньги. Держать маркизца днем и ночью одного в темном чулане — значит причинять ему невыразимые мучения. Даже кражу он совершает при свете дня, под открытым небом, рискуя, но заручившись одобрением сообщника; его ужас перед темнотой до сих пор непреодолим. Так представьте себе, что он переносит один в темнице, представьте, как ему хочется признаться, стать полноправным заключенным, получить возможность спать вместе с товарищами. Когда мы были в Таи-о-хае, один вор находился в предварительном заключении. Он проник в чужой дом часов в восемь утра, взломал сундук и утащил тысячу франков; оказавшись в камере, в ужасах темноты, одиночества и извращенного каннибальского воображения, он поневоле сознался и возвратил добычу. Из одного тайника, который вор уже указал, извлекли триста франков, и тюремщики ждали, что он вскоре скажет, где остальные. Уже одно это достаточно неприглядно, однако, поскольку французы обязаны положить конец воровству, я должен сказать, что постоянно ходят разговоры о более жестоком обращении. Я слышал, что одного человека продержали шесть дней с заведенными назад и привязанными к бочке руками; и все говорят, что у каждого жандарма в Южных морях есть нечто вроде тисков для больших пальцев. Не знаю. У меня вечно не хватало духу спросить об этом кого-то из жандармов — приятных, умных, дружелюбных людей, с которыми я был в приятельских отношениях и чьим гостеприимством пользовался; возможно, этот слух основан (как я надеюсь) на неверном представлении о наручниках, с помощью которых французский полицейский легко обезвреживает арестанта. Но пытки, физические или моральные, применяются наверняка; и из-за варварской несправедливости пребывание под обвинением (которое вполне может быть выдвинуто против невиновного человека) определенно мучительно; пребывание в заключении (где все считаются виновными) относительно вольготно и определенно приятно. Мало того, возможно, таким же страданиям иногда подвергаются не только обвиняемый, но и его жена, любовница или друг. В системе тапу меня восхищала оригинальность туземных методов раскрытия преступления; в методах французов восхищаться особенно нечем, запирать в темной комнате робкого ребенка, а если он окажется упрямым, сажать в соседнюю комнату его сестру — неоригинально и негуманно.
Основной причиной этих краж является новый порок — курение опиума «Здесь никто не работает, и все курят опиум», — сказал жандарм. А Фу знал женщину, которая ежедневно выкуривала на доллар опиума. Вор, совершивший удачную кражу, дает по горсти денег каждому из друзей, покупает жене платье, проводит вечер в одной из таверн Таи-о-хае, угощая всех, приобретает большой кусок опиума и уходит с ним в кусты, чтобы накуриться и поспать. Один торговец, не занимавшийся продажей опиума, признался мне, что не знает, как быть. «Я не продаю опиума, — сказал он, — а другие продают. Туземцы работают только ради того, чтобы его покупать. Если они придут ко мне продать хлопок, то им нужно идти к кому-то другому, чтобы купить опиум на полученные деньги. А чего ради делать две ходки? Что тут говорить, — добавил он, — опиум является валютой в этой стране».
Находившийся в предварительном заключении туземец вышел из себя, когда в его присутствии допрашивали торговца опиума. «Да, это он продал мне опиум! — выкрикнул арестант. — Все китайцы здесь торгуют опиумом. Я украл деньги, чтобы купить его, все только для этого и крадут. А вам нужно не пускать сюда ни опиум, ни китайцев». Именно так поступило на Самоа туземное правительство, но французы сами связали себе руки и за сорок тысяч франков продали туземных подданных преступникам, обрекая их на гибель. Эта отвратительная торговля, можно сказать, возникла случайно. Начало положил ей капитан Харт в то время, когда его маркизские плантации процветали и ему трудно было удерживать китайских кули. В настоящее время на плантациях почти никто не работает, китайцы ушли, однако туземцы познакомились с этим пороком, патенты на торговлю опиумом приносят кругленькую сумму, и нуждающееся правительство в Папеэте закрывает глаза и открывает карманы. Разумеется, обладатель патента должен продавать опиум только китайцам; точно так же разумеется, что никто не станет платить сорок тысяч франков за привилегию снабжать опиумом только горстку китайцев; все знают правду, и все стыдятся ее. Французские чиновники качают головой, когда заходит речь об опиуме, а агенты откупщика краснеют за свое занятие. Те, кто живет в стеклянных домах, не должны бросать в других камнями; я, подданный британской короны, являюсь соучастником самой крупной на свете торговли опиумом. Но в данном случае дело с ней обстоит очень непросто; британская торговля этим зельем дает средства к существованию миллионам людей, эта «система» должна быть осторожно реформирована при первой же возможности. Французская же представляет собой просто-напросто уродливое явление. Никакая отрасль туземного хозяйства не поощряется, яд ввозится официально. Никакой туземный обычай не принимается во внимание: туземцев приучили к этому пороку безо всяких причин. И от этой торговли никто не получает выгоды, кроме правительства в Папеэте, не особенно достойных джентльменов, платящих ему, и подчиненных им китайцев, занимающихся этой грязной работой.
Глава девятая
ДОМ ТЕМОАНЫ
История Маркизских островов в последние годы очень осложнена непостоянством французов. Они по меньшей мере дважды захватывали этот архипелаг и по меньшей мере раз покидали его, тем временем туземцы вели свои беспорядочные каннибальские войны. В ходе этих войн и смены династий можно разглядеть лишь одну значительную фигуру: это великий вождь, король Темоана. До моих ушей дошли обрывки его истории: как он был похищен или изгнан с родной земли, служил коком на китобойном судне, как его показывали за небольшие деньги в английских портах, как он в конце концов вернулся на Маркизские острова, попал под сильное и благотворное влияние покойного епископа, распространил это влияние на всю группу, какое-то время правил совместно с прелатом и, наконец, умер главным поборником католичества и французов. Вдова его получает ежемесячно от французского правительства два фунта. Обычно ее называют королевой, но в официальном альманахе она фигурирует как «Madame Vaekehu, Grande Chefesse»[28]. Его сын (родной или приемный, не знаю) Станислао Моанатини, вождь Акауи, служит в Таи-о-хае своего рода министром общественных работ, а дочь Станислао — великая вождиня южного острова Тауата. Таким образом, они являются самыми знатными людьми архипелага, мы тоже считали их в высшей степени достойными. В Полинезии существует правило, почти не знающее исключений: чем знатнее семейство, тем человек лучше — умнее, учтивее и обычно выше ростом и сильнее физически. Приплывший чужеземец этого правила не знает. Он знакомится со всеми без разбора. На Маркизских островах ничто, кроме татуировки, не указывает разницы в общественном положении; и однако, когда у нас появлялись друзья, мы неизменно обнаруживали, что они принадлежат к знати. Я сказал, «обычно выше ростом и сильнее». Можно было бы выразиться категоричнее — во всей Полинезии и части Микронезии это правило неизменно: знать острова и даже деревни выше, крепче и зачастую толще, чем любой простолюдин. Обычное объяснение — ребенка знатных родителей старательно массируют — возможно, правильн ое. Во всяком случае в Новой Каледонии, где этого различия между знатью и простонародьем не существует, массаж, кажется, неизвестен. Врачам не мешало бы заняться изучением этого вопроса.
