В старом Китае - Василий Михайлович Алексеев
Совсем другое дело — наш «хозяин», чиновник министерства иностранных дел Ци, бывший в Париже и отдавший честь всему тому, что в Париже дается за деньги и без труда. Это — типичный новый мандарин, сохранивший все замашки старого, но не имеющий ни его учености, ни мировоззрения. Это — вивер, циник, наплевательски равнодушный чиновник. К своему народу относится как «просвещенный Западом» весьма высокомерно. Китай, конечно, не в таких типах нуждается. Ко мне и Шаванну почтителен, но не без иронии: у каждого барона, мол, своя фантазия, вот и вы интересуетесь какими-то дешевыми лубочными картинками и вообще...
Нам тут все говорят о том, что в Вэйсяне, уездном городе по дороге из Цзинани в Циндао, живут две семьи, обладающие сокровищами — коллекциями древних вещей. Сюньфу был столь любезен, что дал нам рекомендательное письмо, и мы, пользуясь случаем проникнуть в китайское семейство и обозреть памятники, едем в Вэйсянь.
10 июня. По дороге к станции, проезжая ранним утром через сонный город, вижу, как китайцы спят на улице у порога раскрытых дверей. Это — Китай, а на станции уже полностью водворилась Европа. Просторный вокзал, образцовый порядок. Железная дорога из Цзинани в Циндао построена и содержится немцами. Названия станций даны в китайских иероглифах и немецкой транскрипции.
По пути попадается масса высохших рек. Дно, очищенное от гравия, использовано, разумеется, вовсю.
Проезжаем по необъятной равнине, среди которой вздымаются огромные, поросшие травой пирамиды. Это гробницы Цинских князей (XII—III вв. до н. э.). Они, конечно, уже разграблены, но научно еще не исследованы. Археологическое «чувство» просыпается и создает сладкую мечту: вот бы раскопать! Могил много, они тянутся на протяжении нескольких станций. Когда поезд останавливается на одной из них, смотрю, как накачивают воду из канала на поля, и вижу, что основным рычагом служит... древний каменнописный памятник IV в.! Археологические «мечтания» сменяются негодованием и отчаянием.
Подъезжаем к Вэйсяню. Это такой же древний город, как и вся страна, страна «черной керамики»[24].
На станции нас встретил посланец чжисяня (начальника уезда) и проводил в гостиницу близ вокзала. О богачах-коллекционерах здесь знают все.
Наскоро позавтракав, отправляемся в Чжан-цзя — дом Чжана. Масса населения высыпает навстречу. В глазах — дикое изумление. Забегают вперед, садятся на корточки, стараясь поймать взгляд. Мне надоедает. Нахлобучиваю шапку, еще ниже приседают! Остается смириться и отдать себя в жертву этому паническому любопытству.
Подъезжаем к огромному дому фамилии Чжан. Нас вводят в мало парадную гостиную, где нас встречает хозяин, человек средних лет, не слишком приветливой наружности. Задает нам ряд обычных банальных вопросов, читает рекомендательное письмо сюньфу и назначает прийти завтра.
Едем визитировать в ямынь чжисяня (канцелярия начальника уезда). Проезжаем через старые кумирни, служащие входом в ямынь. Чжисянь принял нас в уютной, но бедноватой комнате. Мы сразу же разговорились на темы весьма интересные. Чжисяня, как и очень многих сейчас в Китае, серьезно тревожит проблема образования. Старое китайское образование, состоящее из заучивания наизусть шедевров древней литературы, шаблонная аморфная учеба без расчленения на специальности должны закончить свое существование. Если же новое образование строить исключительно по общеевропейской программе, то образованный китаец ничем не будет отличаться от соответственно образованного европейца. Приобретая таким образом Европу, китаец теряет Китай, теряет способность к продолжению китайской культуры. Будет ли Китай только частью Европы, Америки, говорящей и пишущей по-китайски, или он сумеет сохранить свое лицо — вот вопрос, волнующий всех, кому дорога национальная культура. Об этом ведутся бесконечные споры.
Чжисянь — умный и интересный старик. Как приятно видеть подобное явление среди общего чиновничьего жульничества, воровства, доходящего до открытого грабежа народа, но, конечно, со словами строжайшей морали и любви к народу на устах (недаром же конфуцианская мораль составляет основной предмет школьного преподавания!). Так что и здесь Китай — не исключение.
11 июня. Сегодня на улицах густые толпы народа, причем явно доминирует красный цвет: женщины в красных штанах, мужчины — в красных хламидах. Это наводит меня на мысль о празднестве чэнхуана. Так и есть. В процессии, движущейся к храму чэнхуана, участвует весь город, народищу пропасть. Несут зажженные свечи, громко кричат о своих грехах, умоляя простить их и помиловать заболевших родителей. В середине процессии движется разнаряженная фигура самого бога. Ее видят только близко идущие, да еще масса публики, усевшейся на городской стене и глазеющей вниз. Статуя бога устанавливается перед всеми алтарями, воздвигнутыми на улице, украшенными чудесными вышивками, столами с редкими яствами, и т. д.
Вокруг нас шумит, смеется дорвавшийся до отдыха трудовой люд, целиком отдаваясь безделью, как в остальное время он отдается труду.
Возбуждение настолько велико, что на нас почти не обращают внимания. Не то, что вчера.
Женщины разодеты впух и впрах — вот случай их выхода из теремов и завязки всех романов!
Китайские праздники большей частью религиозного происхождения. Даже те из них, что по существу религии чужды, обставлены религиозным порядком. Так, длительный праздник Нового года (по лунному календарю, не совпадающему с солнечным) происходит под треск петард, сделанных из бамбуковых пластинок, чтобы отпугнуть нечистую силу на весь новый год. «Провожают» на небо домашнего бога (Цзао-вана), чтобы он, взойдя на небеса, говорил о хороших делах семьи, а вернувшись в свой киот, дал семье полное счастье. Затем вспоминают вообще всех богов (круглым счетом — сотню) и их ублажают. Праздник Нового года и летний праздник пятого лунного месяца — самые крупные. Они длятся с десяток дней, и для Китая,
