Дмитрий Шпаро - К полюсу!
— Володя, ну как? Пробуй, — говорю Леденеву.
Мне хочется, чтобы он пошел, и хочется, чтобы он сказал; «Нет, нельзя — ненадежно», потому что я боюсь за него.
— Надень спасательный жилет и возьми веревку. Вася, пожалуйста, достань веревку, ты будешь страховать Леденева.
Почему Леденев спускается на лед? Он хочет так же, как я, спасти ходки, вот в чем дело. Он должен вносить свою очень весомую лепту в успех предприятия, и часть этой лепты — его собственное бесстрашие, он самый ловкий среди нас, гимнаст, горнолыжник, он самый легкий, наконец. Он должен подавить в себе страх, потому что сейчас он пример для всех.
Но он боится, видно, что он боится. Долго примеряется, выбирая для себя путь, и быстро переходит. Бежать он не должен — можно испортить лед. Теперь есть веревка, натянутая между берегами реки. Держась за нее, реку переходит Вадим. Лед дышит, играет. Давыдов укрепился на той стороне, взял конец. Теперь Леденев переносит все рюкзаки. Идут остальные. Последним, уже без веревки, бежит Шишкарев, и лед рушится.
19 апреля температура воздуха была -30°, ветер южный. Путь преградило разводье шириной метров триста. Серый нилас у берегов был крепок, но слабел к центру, где оставалась полоска воды шириной от 3 до 10 метров, которая как бы делила весь массив молодого льда на две части, между собой не связанные, независимые. Давыдов, Рахманов и Хмелевский пошли налево; Леденев, Шишкарев и Мельников — направо; я остался на месте, чтобы оценить нилас и вообще всю ситуацию целиком. На востоке метрах в пятистах виднелся торос — отметка для разведчиков, возле него они должны были повернуть. Пройдя сотни две метров, Леденев, Шишкарев и Мельников увидели, что берега разводья как будто смыкаются в дальше лежат паковые поля. Леденев предложил вернуться за рюкзаками, он был убежден, что нам всем надо идти в восточном направлении. Мельников не согласился — нужно продолжать разведку. Он сомневался, что разводье в самом деле закрылось: берега низкие и издалека вполне можно не заметить какого-либо поворота или рукава этой тихой широкой реки. Леденев и Мельников резко заспорили. Толя дальше отправился один. Он добежал до тороса, забрался на него и увидел, что река, не сужаясь, круто уходит на юго-восток, там разливается целое море, и фиолетовый туман стоит в небе. Такие сведения принесла восточная группа. Разведчики, отправившиеся на запад, также не нашли ничего утешительного. В это время началась подвижка, берега «поехали» навстречу друг другу. То есть как было на самом деле, никто не знал: двигались ли действительно оба берега или только один из них, и тогда какой именно — северный или южный? В центре разводья уступы ниласа, примыкающего к северному берегу, наползали поверх уступов нашей стороны, как будто утюжа их. Северные «мысы» были, кстати, потолще, и мы поняли, что, перескочив на «тот берег», будем чувствовать себя в полной безопасности. Относительная скорость перемещения берегов составляла 15 метров в минуту.
Взяли рюкзаки и каждый своей дорожкой, посматривая друг на друга, двинулись к стыку. До края не дошли — лед там был тонкий, как бумага. Стояли на почтительном расстоянии и ждали, когда какие-нибудь два клина — северный и южный — на какие-то секунды перекроют черную воду. Первым перескочил Рахманов и поехал от нас (или мы поехали от него?), потом Хмелевский, Леденев... Последним, пересиливая ужас, прошел Толя — самый неприспособленный для таких переправ. Между ним и Рахмановым расстояние было добрых 50 метров.
К движению льда, к торошению, вызывающему у новичка страх и любопытство, постепенно привыкаешь. На привале мы слышим громкий треск — где-то на востоке торосит. Через четверть часа перед нами канал. Что ж, надо идти на восток, где ломается лед, там есть шанс перебраться.
Торосы, около которых мы расположились на десятиминутный привал, вдруг поползли. Посыпались обломки синего льда.
— Рахманов, твой анорак уплывает вместе с торосом.
— Перевесь, пожалуйста. — Володя не отрывается от тетради.
Успеет вал за десять минут пройти два метра, отделяющие нас от него? Похоже, успеет. Вадим спит, сидя на рюкзаке. Шутки шутками, но вал уже около его ног.
— Вадим, проснись, лед надвигается.
К началу мая все успели натереть и намять ноги. Давыдов давал медикаменты, но говорил, что «такая ерунда через неделю сама пройдет». И верно, все заживало, однако себя Вадим не уберег. Как-то на дневном привале я увидел рану у него на большом пальце ноги.
— Вадик, что это?
Давыдов выдавил на рану полтюбика мази.
— Обморожение первой-второй степени, а вот, — он показал на черное пятнышко, — сухая гангрена.
Все разговоры в палатке стихли.
— Как гангрена?
— Точнее, некроз кончика пальца. Ничего страшного. Не волнуйся. Уже проходит, худшее позади. Мази у нас отличные, и идти сейчас не больно. Только когда перелезаем через торосы, боковые движения ноги вызывают боль. Через неделю пройдет.
Я ничего не знал о болезни Вадима. Я спросил его, делал ли он записи о состоянии своей ноги в медицинском журнале? Да, делал. Я спросил Юру, заглядывает ли он в медицинский журнал? Да, заглядывает. Почему я ничего не знал?
На мой раздраженный вопрос можно было ответить по-разному, но ребята смущенно промолчали, наверное, полагая, что любой ответ начальнику не понравится и раздражение только усилится.
Я попросил у Давыдова его записи.
«17 апреля. У Васи выпала пломба.
18 апреля. У Васи утром головная боль. Дал две таблетки анальгина с пирамидоном. Юра продолжает утверждать, что у него «болотная стопа».
19 апреля. У Володи Леденева болит четвертый зуб снизу слева под пломбой.
22 апреля. У Володи Леденева тянущее чувство в поясничном отделе позвоночника. Вчера поставил ему перцовый пластырь».
Ага, вот и история болезни Вадима.
«Вскрылся гнойник на большом пальце левой ноги (до этого два дня не давал спать)... Разболелась потертость на пятке слева (видимо, воспаление). Поставил спиртовой компресс. Продолжает болеть большой палец левой ноги, особенно после двух-трех переходов. Пятка беспокоит меньше... Противно ноет нога, тащил ее как раненый... Вчера весь день болел большой палец левой ноги. Сегодня до обеда то же, боль страшно портит настроение... Сегодня пятку трогать не буду, завтра поставлю спиртовой компресс».
Не удержусь и приведу запись из дневника Давыдова, прямо не относящуюся к его травме. Она подводит итог личному мужеству Вадима.
«С 18 апреля сделали 130 ходовых часов. Это десять часов непрерывной ходьбы каждый день. Очень тяжело. Но и очень приятно. За это время прошли 360 километров. До полюса меньше шестисот. Наших сил и воли хватило на те испытания, которые мы уже перенесли, хватит их и на те испытания, которые мы встретим в дальнейшем».
