Дмитрий Шпаро - К полюсу!
Рядом оказались Рахманов и Шишкарев. Оба, похоже, делали то же, что и я, — искали путь.
— Дима, попробуем еще раз, — сказал Рахманов извиняющимся голосом. — Сперва сделаем разведку без рюкзаков, пойдем с большой лодкой.
— Это было бы отлично, но кто пойдет?
— Я пойду, — вмешался Василий.
— Ты?
— С лодкой, наверное, можно идти.
— Давайте. Вот отсюда, чуть сбоку, хорошо виден путь. — Я показал обоим дорожку из крепкого льда, которую они уже разглядели сами. — Но лед двигается, и надо действовать быстро. Раз мы решили, собирайте рюкзаки, берите большую лодку и вперед, а мы пока свернем лагерь.
Побежали к палатке. Именно побежали. Мы трое, уже спаянные единым порывом, должны были объединить остальных. Для ребят новость была совершенно неожиданной, но возражать или сомневаться никто не стал — все видели, что решение принято. В душе я прямо-таки молился на Рахманова, удивлялся Шишкареву и благодарил его.
В 17.00 ребята надели спасательные жилеты и тронулись в путь. Дойдя до противоположного берега, вернулись. Второй рейс сделали, положив один рюкзак в маленькую лодку, которую тащили за собой. Такой способ оказался неудачным, ребята сильно устали и в третий раз пошли смелее: Леденев и Шишкарев впереди с рюкзаками, волоча большую лодку, а сзади Рахманов — тоже с рюкзаком и маленькой лодкой в руках. Вернулся один Василий с двумя лодками. Сделали еще два рейса, причем очень спешили, так как подвижка усилилась и узкая трещина у северного берега превратилась в канал. Все тревожились, что лед поломается и тогда снова возникнут проблемы.
В 19.00 закончили переправу, уложили лодки и успели сделать еще один переход. Настроение у всех, даже у Юры, было прекрасным. Свой мокрый верхний костюм из плащ-палатки он выбросил и теперь щеголял в красном: в капроновых штанах и анораке.
Опростоволосился Мельников — переправились-то все семеро, а он требовал отправиться с лодками на ту сторону еще один раз. Себя не посчитал, а стоящий колом на льду костюм Хмелевского издали принял за человека. Все весело подтрунивали над Толей.
2 мая. У Хмелевского много работы — он главный штурман и считает себя ответственным за точный выход на Северный полюс; он следит, чтобы все были сыты и продуктов хватало до сброса; как научный руководитель Юра контролирует выполнение всеми участниками научно-практических заданий, которые мы получили и стремимся педантично исполнить; наконец, пишет корреспонденции для газеты «Правда». У Хмелевского несколько тетрадей: штурманские и по питанию. Алгоритмы записей и вычислений составлены им загодя, и поэтому, когда Юра заполняет свои журналы, создается впечатление, что никаких слов он не пишет, а только цифры и знаки арифметических действии. Жизнь у Хмелевского непростая, потому что в ней есть понятие «надо», но нет понятий «удобно» и «неудобно», то есть он полностью пренебрегает личными удобствами и неудобствами.
Многие обязанности распределены между нами. Володя Рахманов изучает льды. Мельников описывает ледовые препятствия и способы их преодоления. Шишкарев хронометрирует действия группы и выполняет простейшие гидрометеорологические наблюдения. Давыдов следит за нашим здоровьем и под нажимом научного руководителя и начальника выполняет научную медицинскую программу. Леденев отмечает особенности эксплуатации снаряжения и одежды. В связи с программой «Выживание на дрейфующих льдах» передо мной тоже стоят небольшие задачи — фиксировать кризисные, аварийные ситуации и действия группы в них...
Самое изнуряющее препятствие, конечно, торосы. Падения ужасны главным образом тем, что после каждого приходится снимать, а потом надевать рюкзак. Влезть под рюкзак, когда он весит больше сорока, трудно, сил на эту операцию уходит много, и часто на десятиминутных привалах ребята ищут ледяные «полочки», на которые можно было бы поставить рюкзак, не стаскивая его с плеч, а потом, после привала, сразу пойти с ним. Кажется, только мы с Юрой не прибегаем к подобным ухищрениям, и оба, наверное, исходим более из философской, чем практической позиции: проще не сосредоточиваться на поисках полочки, а в очередной раз вскинуть на спину тяжелый груз. К тому же эти удобные бугры, карнизы, шишечки или что-либо другое, годящиеся как подставка для рюкзака, — дело случая, и иной раз бывает досадно смотреть на то, как самую удобную полочку занимает тот, кто быстрее до нее добрался.
«Торосы — изощренная пытка, — говорит Вадим. — Выкручивают сразу и ноги, и ступни, и руки». Однажды он буквально потряс всех, сказав, что планирует количество падений, а точнее — сколько раз за день придется надевать рюкзак.
— Надевать рюкзак для меня — чистая мука, — объясняет Давыдов. — Утром я узнаю у Димы, сколько будет переходов. Раз 10, значит, страдать минимум 10 раз. Да еще в среднем четыре падения за день. На первом привале я говорю себе: если не упаду, то осталось девять; на втором: если не упаду, то осталось восемь...
Все смеются и убеждают Вадима, что четыре падения — цифра непонятная, сильно заниженная: «Откуда ты ее взял, Вадик?» Но он относится к ней серьезно и если на одном из этапов падает дважды, то не огорчается, будучи уверен, что впереди его ждет как бы награда — переходы, на которых он ни разу не упадет.
Каналы, покрытые льдом, совсем иное препятствие. Тут проверяются не крепость лыж и ног, не координированность и физическая сила, а что-то другое — нервная система, воля, смелость, хладнокровие.
Делаешь шаг по пленке ниласа, и она прогибается, будто идешь по натянутой материи.
На льду мы придерживаемся двух правил: осторожность и быстрота, при этом быстрота почти синоним смелости. Если можно пройти полынью с ходу, то надо это делать. Однако стоит одному из семерых «окунуться», и мы оказываемся будто бы отброшенными назад, драгоценная ставка — время — безнадежно проиграна. Осторожность складывается из дисциплины и личной ответственности.
Вот мы подошли к каналу шириной 10—15 метров. Нилас черный, удивительно красивый, покрытый белыми кристаллами соли — «снежными цветами», как их называют в Арктике. Местами он наслоился, а местами по нему бегут трещины. Наш берег высокий, около двух метров. Возможно, из-за этого спускаться на лед особенно страшно. Нилас совершенно не внушает доверия; однако перебраться быстро — значит устроить обед на той стороне, значит можно рассчитывать на полноценную вторую половину рабочего дня.
— Володя, ну как? Пробуй, — говорю Леденеву.
Мне хочется, чтобы он пошел, и хочется, чтобы он сказал; «Нет, нельзя — ненадежно», потому что я боюсь за него.
