Дмитрий Шпаро - К полюсу!
Вернулись из разведки. Решили поставить лагерь и ждать утра. Возможно, придется наладить переправу с лодками, и поэтому мы попросили Лабутина и Склокина, как и в первые два дня пути, работать в аварийном режиме связи.
К вечеру температура понизилась. Лед, покрывающий края разводья, ломался, кусочки его — плитки — лезли одна на другую, и на берегу быстро рос маленький живой вал, при этом раздавался непрерывный и громкий треск.
Красное низкое солнце на севере, черная дымящаяся лента воды и белые, будто фарфоровые, поля представляли собой необыкновенный пейзаж. Однако красный конус палатки, черный столбик мачты антенны из лыжных палок и фигурки людей в синих блестящих пуховках казались не менее необыкновенными. Существовала какая-то очевидная и в то же время удивительная гармония между непознанными дрейфующими льдами и людьми, которые чувствовали себя на них вполне уверенно.
За прошедшие две недели не раз возникал разговор — нужны ли лодки: малютка, весящая 1,7 килограмма, и большая — 12-килограммовая. Все, за исключением Шишкарева, провели в них немало времени в 1972 и 1976 годах. Возможно, именно поэтому глазным противником плавсредств оказался Василий. Его аргументы были такие: ваш опыт относится к прибрежным районам, в центральной части океана весной вполне можно обойтись без лодок. Пири, например, не имел их. И правда, знаменитый американец, подходя к воде, дожидался, когда она замерзнет. Однако его путешествия заканчивались в холодном апреле, мы же придем на полюс в конце мая — на мороз рассчитывать не приходится. Сам Пири писал: «Мы радуемся сильному холоду... повышение температуры и легкий снег всегда означают открытую воду, опасность, задержки». Но могут ли пространства открытой воды, которые трудно обойти, встретиться в открытом океане и долговечны ли они? Исчерпывающего ответа, к сожалению, нет... Интересны свидетельства Пири: «Появление полыней нельзя ни предсказать, ни рассчитать». По пути на север они препятствуют дальнейшему продвижению, на обратном пути могут отрезать путешественника от суши и жизни». Казалось, что полынья, лежащая перед нами, решает спор. Ребята вроде бы единодушны — да, лодки нужны, несли их не зря, но Василий стоит на своем:
— Полынья доказывает, что лодки не нужны.
Действительно, вода замерзает. А будь сейчас потеплее?
Наша стратегия — ежечасное продвижение вперед; на собаках можно делать зигзаги, объезжая препятствия, нам это не под силу. Я не говорю о том, что лодка — существенная мера обеспечения безопасности.
Второго апреля, вспоминая старт экспедиции, Василий сказал мне:
— Когда завис вертолет и ты побежал к нему, я подумал, что ты меня отправишь обратно.
Я удивился:
— Шутишь?
— Нет, Я даже спрятался за ребят, чтобы ты меня не увидел.
Неужели бывает настолько разное восприятие? Мне даже отдаленно не приходила мысль отослать Василия. И сейчас, слушая Шишкарева, я снова, как тогда, поразился; но ничего не поделаешь, только грустно на душе оттого, что люди не всегда хорошо понимают друг друга.
Проклятая полынья! Ты появилась некстати: мы только на 81-м градусе, через три дня сброс, который, по московским планам, должен быть значительно севернее.
Ночью -36°, в 7 утра -28°. Солнце светит сквозь низкую облачность. Собираемся не спеша. Леденев и Хмелевский отправились на разведку по нашим вчерашним следам — всем кажется, что на западе берега сдвинулись. Ветерок восточный, посвежел — 5 метров в секунду, лед шуршит. Возле берега толщина льда 6—8 сантиметров.
— На 2—3 сантиметра стал толще, — говорит Рахманов.
Утешительных известий разведчики не принесли; надо надувать лодки. С шелковым оранжевым челноком Рахманов удаляется от берега метров на 30, он уверен — лед выдержит.
Я не чувствую ситуации, не знаю, как быть, ребята принимают решение — очень хорошо, я присоединяюсь к нему. Впереди без рюкзака, держа под мышкой челнок, скользит Рахманов, за ним трое волокут по льду большую лодку: Леденев справа, Хмелевский слева, Давыдов впереди. Они несут рюкзаки.
Слева побежала трещина. Хорошо видно, что вместо плавных непрерывных движений вперед Леденев вдруг сделал несколько мелких шажков вправо. Но если он все-таки продолжал двигаться вперед, то Юра, которого неожиданно потащило вбок, уже не мог идти прямо и, догоняя лодку, засеменил, невольно прорубая металлическим кантом своих лыж мягкий молодой лед. Под лодкой побежала трещина, и тотчас Хмелевский провалился. Ухватившись за заднюю банку, он повис по пояс в воде. Юру стали вытаскивать, и с его ноги соскочила лыжа.
Мне казалось, что все произошло из-за Леденева. По-моему, ему следовало идти прямо, а не сбиваться вправо, ставя тем самым Юру в безнадежное положение. Но на берегу рассуждать легко, а там, на льду, и трудно, и опасно, и страшно; я старался ничего не говорить и без того огорченным товарищам.
«Зря взяли рюкзаки, — рассуждали парни. — Сначала надо было разведать до конца путь».
«Напрасно доверились интуиции Рахманова, который один из нас по-настоящему испробовал лед, — думал я. — Теперь он, считая себя виноватым, уже не будет проявлять инициативу».
Юра проглотил столовую ложку спирта — единственная выпивка на маршруте. Думаю, что он сделал это для того, чтобы взбодриться.
Все, по-моему, настроились ждать лучших времен, уж очень широкая полынья, никак с берега не увидишь, что там в центре. После крушения найдутся ли храбрецы повторить попытку?
Я вылез из палатки, пошел к берегу и, забравшись на торос, старался оценить перспективы. Вот она, дорожка на ту сторону — участки самого светлого ниласа[45], иногда разъединенные узкими черными перемычками, но все же единое целое. Можно идти.
До чего же досадно. Я чувствовал, что надо пробовать еще раз, но распорядиться: «Иди, Рахманов» — не мог. Он только что натерпелся, был подавлен неудачей и своей придуманной виной. Идти стоит, только веря в успех, бесстрашно. Рахманов, Леденев, Давыдов, Хмелевский — любой из них пойдет, но без желании, с сомнениями. Шишкарев? Я не понимал его, ни о чем не хотел просить. Для себя я исключал роль разведчика — начальник должен быть на берегу и видеть всех.
Рядом оказались Рахманов и Шишкарев. Оба, похоже, делали то же, что и я, — искали путь.
— Дима, попробуем еще раз, — сказал Рахманов извиняющимся голосом. — Сперва сделаем разведку без рюкзаков, пойдем с большой лодкой.
— Это было бы отлично, но кто пойдет?
— Я пойду, — вмешался Василий.
— Ты?
— С лодкой, наверное, можно идти.
— Давайте. Вот отсюда, чуть сбоку, хорошо виден путь. — Я показал обоим дорожку из крепкого льда, которую они уже разглядели сами. — Но лед двигается, и надо действовать быстро. Раз мы решили, собирайте рюкзаки, берите большую лодку и вперед, а мы пока свернем лагерь.
