Рождение чудовища - Гульнара Черепашка
На берег выбралась впотьмах. Дело, должно быть, шло к полуночи.
Место это она выбрала, заметив на берегу, вдали от реки, огоньки, зажженные в деревенских домах. Пока доплыла до суши, огоньки погасли. Крестьяне укладывались спать рано, чтобы с рассветом вернуться к работе.
Это удачно. Накато нужна была хоть какая-нибудь одежда и еда. Она плыла целый день – страх подгонял, да и негоже было бы показываться кому-то на глаза.
Теперь ее терзал голод. Нет, ей не в новинку было ходить голодной. Да за истекшую пару с половиной лет отвыкла так подолгу не есть. Пока жила у Изубы – и вовсе разленилась, разнежилась. Привыкла купаться в теплой воде с благовониями, есть вволю и вкусно, спать на мягком. Носить красивую одежду и украшения. А тут – сперва прыжок в водосток, потом – целый день в реке.
Еще и рука болела. Рана от ножа Иму горела огнем, ныла. Девушка привыкла, что раны на ней заживают куда как быстрее.
К деревне прокралась, пригибаясь к земле и прячась за кустами.
Предосторожность оказалась излишней – никто ее здесь не ждал, никто не заметил появления. Люди мирно спали. Обмазанные глиной дома выглядели просторными, но небогатыми. Накато кралась между жилищами, чутко вслушиваясь в ночную тишину. Ни звука, ни шороха. Всюду – плотно затворенные двери из толстых досок. Створы здесь закрывались изнутри и были утоплены в толстую стену так, что над входом образовывалась арка проема.
Накато осторожно толкнула одну: заперто изнутри на засов!
Можно, конечно, и выбить створу. Да только шум поднимется. А она – голодная и уставшая – двигается далеко не так проворно, как привыкла.
Может, забраться в какую-нибудь хозяйственную постройку, да переночевать там? Спать хотелось. Или забраться на крышу. А днем, когда люди поднимутся, и двери в домах будут открыты, слезть да стащить что сумеет. Подняла голову. А крыша-то соломенная!
Невзирая на усталость, наверх взобралась легко. Разворошила солому, взглянула – так и есть! Внизу – перекрещенные балки, на которые уложена кровля, и люди спят внутри.
Это уже дает весомые шансы! Пока эти недотепы проснутся, пока поймут, в чем дело, пока соседей разбудят – ее уже след простыл! Она устала, но удрать сумеет – никто ее в потемках не догонит. А у реки она видела вытащенные на берег лодки.
Ей даже убивать никого не придется – эти крестьяне для нее не опасны. Мысль вызвала противную дрожь в животе, скрутившую внутренности.
А может, это просто от голода. Снизу тянуло запахом хлеба и вареной рыбы.
Желудок заурчал, и Накато замерла, прижав руку к животу. Как бы громкий звук не разбудил хозяев дома прежде времени!
Переждав, она осторожно спрыгнула на пол и застыла. Удачно, что хижина стоит на земле, и пол в ней земляной. Звук вышел глухим.
Она пригнулась к самому полу, забыв дышать, когда кто-то из спящих детей захныкал. Нет, нет, нет! – взмолилась она мысленно. Не просыпайся, не буди старших!
Хотя ее, возможно, и не заметят – внутри слишком темно. Вот мать буркнула что-то, не просыпаясь, и все затихло. Накато выждала немного, за это время глаза привыкли к темноте. Потом метнулась стремительной тенью по жилищу: прихватила краюху хлеба, нож и чью-то тунику. Уже не таясь, сдвинула засов и ринулась наружу со всей быстротой, на которую была способна.
Уже очутившись на окраине деревни, услышала за спиной одиночный возглас. Пустяк! Пока крестьянин сообразит, пока разбудит соседей.
И правда: голосов стало больше, когда она уже спихивала лодку в реку. Швырнула внутрь добычу, схватила весло – и отчалила. Легкая лодка быстро заскользила по водной глади, уходя от берега. Уже издали Накато заметила, как мечутся несколько огней факелов по деревне между домами.
Эти недотепы даже не догадались спуститься к реке! Может, и пропажу лодки обнаружат только наутро. Вот и отлично!
Да, одурачить крестьян оказалось куда как проще, чем стражей в доме Изубы.
Когда лодка очутилась на быстрине, и ее понесло течением, она вгрызлась в хлебную краюху. Еда! Да помилуют ее боги и духи, наконец-то еда! Утолив кое-как голод, нацепила тунику. Теперь она хотя бы одета.
Хотя воровать лучше обнаженной: впотьмах темная кожа делает ее почти невидимой. А туника светится белым пятном в темноте, выдавая ее.
*** ***
Плыть по реке пришлось больше половины декады. Передвигалась ночью, днем же находила убежище в густо заросших камышом заводях, в которые не забирались ни рыбаки с воды, ни дети с берега. Выбирала места, где деревни находились далеко от реки, а вода к полям подводилась по каналам. Посреди заводей и спала прямо в лодке, прикрывшись накидкой из сплетенных камышовых листьев.
Сон был чуткий – приходилось держать слух настороже: а ну, как кто-нибудь, да наткнется на нее? Однако и здесь удача оказалась на ее стороне.
Едой она запаслась на вторую ночь. Ей удалось открыть дверь в хозяйственную пристройку одного из домов и разжиться съедобными корнями, парой вяленых рыбин и клейким куском темного сырого сахара. Чтобы не умереть от голода – хватит! В этот раз она даже никого не разбудила. А хлеб купит, когда уплывет подальше. Браслеты остались при ней. Накато, правда, не знала – когда окажется достаточно далеко.
Плывя по реке, она поняла: она почти ничего не знает о мире на равнине! Да, выучила языки, привыкла к местным нравам. Но названий рек и, тем более, деревушек, мимо которых проплывала, не знала. Как не знала и того, где ей остановиться.
Ответ на последний вопрос пришел сам собою чуть больше декады спустя. Незадолго до рассвета, когда ночь выцвела и обратилась белесым сумраком, русло реки расширилось, обернувшись необъятным водным простором. У Накато перехватило дыхание, когда она поняла, что ее несет к речному устью. Да, она слыхала рассказы о море. И даже подозревала, что когда-нибудь ей доведется его увидеть. Однако помыслить не смела, что это произойдет так скоро.
Море – пока белесое и гладкое, спящее – плыло навстречу, распахивая объятия. А по берегам проплывали сады и отводы каналов, пристани и массивные каменные строения. В стороне показались в отдалении купола и башни – город!
*** ***
Один из серебряных браслетов Накато разбила на кусочки с помощью пары тяжелых камней. В городе нашла на ярмарке лавку, где меняли серебро на деньги.
Возможно, за целый браслет и дали бы больше. Но кто знает – вдруг узоры на нем укажут, откуда он взялся?
