Николай Асанов - Волшебный камень
— Но Нестеров считает, что алмазы здесь имеются в промышленном понятии этого слова. А если это так, то не рано ли говорить о прекращении разведки? — осторожно спросил Саламатов.
— Игнатий Петрович, Нестеров любит повторять, что у каждого геолога своя идея. Но вредные идеи слишком дорого стоят, — сказала Варя, и Саламатов, как и Сергей, прежде всего подумал о том, что она первый раз назвала Сергея не по имени, а по фамилии.
Саламатов насмешливо спросил Сергея:
— Что ж, тебя бьют, а ты только с боку на бок поворачиваешься? Или уже привык?
Нестеров угрюмо ответил:
— У подсудимого слово одно, и то — последнее.
— Напрасно вы его защищаете, Игнатий Петрович, — гневно сказала Варя. — Мы проверили почти две сотни шурфов.
— Н-да, картина, я бы сказал, ясная, — стараясь быть холодным, так сказать, академичным, поддержал ее Палехов. — Вот образцы проб. — Он указал на деревянную полку, шедшую вокруг палатки до двери. — Ясно, что ожидать здесь алмазы трудно…
Он говорил, говорил, говорил, повторяя все те слова, которые и Саламатов и Нестеров слышали от него сотни раз, тщательно перечисляя: первое, второе, третье…
Саламатов но выдержал и перебил его:
— Вам бы, Борис Львович, прокурором быть. Все параграфы вспомнили. Жаль только, что о человеке забыли! — Он обернулся к Нестерову и раздраженно воскликнул: — Да говори же, Сергей! Тут нужны геологические доводы, чтобы тем же камнем да обратно!
Это была последняя возможность отстоять свое дело. Нестеров напрягся, как перед прыжком, но заговорил спокойно, чувствуя, что каждое слово может перейти в крик, каждый жест бессильно оборваться. Сколько раз он повторял этим людям все доводы, все выношенные и вспыхнувшие в нем с силой откровения догадки? Варю он не винил: она часто поддавалась давлению чужого авторитета, поэтому ей никогда не стать самостоятельным геологом. Но ведь Палехов-то, черт его возьми, открывал же что-то, он же искал и находил и знал сам, что иной раз интуиция стоит дороже многих доводов, а ведь у Нестерова были и доказательства, — неужели Палехов их не видит или не хочет видеть?
— Мы работаем третий сезон, — сказал Нестеров. — Первые алмазы мы нашли в позднейших отложениях, которые действительно пережили, может быть, не один перемыв, побывали в русле не одной реки. Вы, — он пристально посмотрел на Варю и на Палехова, — пошли по этому ложному, хотя и легкому пути. Осенью я повторил вашу ошибку. Но хорошо, что я ее понял. В трех шурфах мы вскрыли ультраосновные породы. Река меня все-таки не обманула. Дайте мне еще три месяца, а потом делайте что хотите, хоть судите. Но уйти я не могу. Ведь и в Сталинграде можно было уйти на другой берег реки. Однако никто этого не сделал.
Саламатов вздохнул и сказал тоном задушевного признания:
— Эх, поздно мне учиться вашей науке! Но решайте как хотите, а я с Нестеровым.
— Вы кому верите, геологу или мечтателю? — взорвался Палехов.
— Сталинградцу, — медленно ответил Саламатов и повторил с угрожающей силой: — Сталинградцу и открывателю. Нестеров уже нашел здесь девять кристаллов. Он делает полезное дело. Его доводы мне кажутся правильными. Я за него.
— Вы понимаете, какую ответственность берете на себя? — не унимался Палехов, вдруг почувствовав, как шатается все построенное им здание, как распадается фундамент, сложенный из хитроумных аргументов, и все это только из-за того, что Саламатов снова склоняется на сторону Нестерова. — Ведь вы же не геолог! — не сдерживаясь, выкрикнул он.
— Да, — спокойно сказал Саламатов. — Я не геолог. Но за этой разведкой я вижу то, что никому еще не видно. Если Нестеров найдет алмазы, здесь будет прииск, сюда проведут железную дорогу. Вот вы, Борис Львович, открыли на Колчиме красный железняк и закрыли его обратно, — Он сделал смешное движение рукой, показывая, как Палехов «закрыл» месторождение. — Вы были правы, его оттуда не достанешь. Но если сюда проведут дорогу, то и там построят завод. Вверх по течению Дикой есть медистые песчаники. Варвара Михайловна говорит, что они тощие. Но если будет дорога, там будет рудник. Эти леса недоступны ни для сплава, ни для вывоза, но будет дорога — они пойдут в Ленинград и Сталинград. Сейчас у меня в районе едва наберется тридцать тысяч жителей, а тогда будет триста тысяч. Будет открыта новая земля! С кем же мне идти — с вами или с Нестеровым?
— А кто будет отвечать за неудачу? — истерически выкрикнул Палехов.
— Вот-вот, для вас главное — кто ответит, а для Нестерова — как ему ответить на доверие народа. Что ж, мы ответим…
— Игнатий Петрович… — заговорил было Нестеров, но секретарь перебил его:
— Помолчи! Может, еще будешь ругать меня за то, что я не вытащил тебя отсюда…
Варя, не сказавшая почти ни слова в этом страстном споре, — может быть потому, что боялась обидеть Сергея, — тихо спросила:
— Значит, остаешься, Сергей?
— Да.
Она вышла из палатки. За нею, помедлив немного, пошел Палехов. Подняв полог, он остановился, сказал:
— Жаль мне тебя, старик. Теория тебя подвела. Отдохнул бы немного, а потом хоть на Саяны. Там, слышно, тоже алмазы ищут. А еще лучше — пошел бы со мной за редкими землями, на них теперь большой спрос. Чем ты ответишь при неудаче?
— Головой, — упрямо сказал Нестеров.
— Ой, отрубят!
— А я не боюсь.
— Ну, прощай, упрямый человек. Оставляй себе некоторое количество рабочих, но поменьше. Я ведь тоже упрям, так этого дела не оставлю, помни на всякий случай. — Произнеся эту формулу объявления войны, он вышел и уже за палаткой закричал: — Варвара Михайловна, собирайтесь!
Варя где-то близко ответила:
— Я уже давно собралась.
Саламатов посмотрел на удрученное лицо Нестерова, вздохнул, пожал плечами и вышел. Нельзя мешать человеку, когда он горюет.
Нестеров тщательно убрал отчеты, постоял немного, будто вспоминал что-то и не мог вспомнить, затем откинул полог.
Лагерь шумел. Бежали люди, таща чемоданы на сборное место. Те, кто оставался с Нестеровым, стояли кучкой поодаль и провожали отъезжающих насмешками.
Навстречу Нестерову шел Лукомцев с чемоданом в одной руке и с баяном через плечо. За ним шла Даша.
Нестеров сказал:
— И ты, Андрей?
— Эх, Сергей Николаевич, — грустно сказал Лукомцев, — обманывает тебя твоя наука. Уж если у старателя руки тоскуют, значит, ничего здесь нет!
— Куда же ты теперь? Опять по лесам зимогорить?
— Нет уж, теперь моя судьба оседлая. Поеду к товарищу Суслову. Он, слышно, жилу потерял, посмотрю, не найду ли ее. У меня среди горщиков приятелей много; иное чутьем, иное знанием поищем — а вдруг найдем?
