Николай Асанов - Волшебный камень
Мотор давал энергию, при помощи которой работал рентгеновский аппарат для просмотра проб. До глубокой ночи Варя сидела за аппаратом вместе с коллекторами, рассматривая в три пары глаз тысячи камешков, добытых на вашгердах и грохотах, ища голубого свечения алмаза, которое прорежется среди множества разнообразных несветящихся галек, крупинок. Она приходила с воспаленными от напряжения глазами, утомленная, побледневшая, когда Сергей уже ложился спать. Заходила на минуту доложить о результатах и снова возвращалась к себе.
Они жили только поиском. Филипп уехал собирать брошенные во время похода грузы. Нестеров руководил работами по разведке. Тимох и его возчики отвозили породу на вашгерды.
Уже ожили комары: приближалось лето. Никакие накомарники и дымокуры не спасали людей и животных от крылатых мучителей. Люди ходили с опухшими лицами, носили с собой комья мягкой глины, из которой лепили маски, обмазывали руки, но глина трескалась и опадала, и на коже мгновенно возникали волдыри. Даже Филипп, самый выносливый из всех, почернел и высох. Тимох бродил за измученными олешками. В эту пору оленей перегоняли на горные пастбища, а здесь, в долине, кожа животных покрылась гноящимися свищами. Животные исхудали, шерсть на них свалялась.
Самое страшное в работе было то, что она только изредка манила удачей, а потом начинались мучения над пустой породой, которые, все труднее становилось выносить.
В один из самых трудных вечеров, когда нечем было дышать — столько гнуса вилось серыми облаками над всем живым в долине, — Тимох сказал:
— Еще три дня — олешки издохнут. На чем породу повезем?
— Носить будем! — ответил Сергей.
Тимох вздохнул и отошел. Он не понимал этого человека. Ничто не привязывало его к парме, к болоту, к сырой земле, от которой в теле начинает петь огневица, сохнут кости и вздуваются жилы, — ожидай, когда придет смерть. Других Тимох понимал. Начальница ждет, когда Нестеров устанет; тогда она увезет его. Филипп в разъезде; у него олешки иной день на горе отдохнут, иной день ищут в долине целебные травы. А что делать ему, когда падет последняя животина? Нет, он не мог понять Нестерова и боялся заговорить с ним.
А Нестеров жил так, будто не одна, а десять жизней были в его распоряжении. Иногда он думал, что на фронте не было так трудно. Там была опасность смерти, постоянная и почти привычная, но там он распоряжался жизнями людей, знавших, что надо поступать именно так, как приказывает командир. Здесь же он не мог преодолеть постоянного сопротивления, которое возникает из недоверия.
Раз в три дня Нестеров разговаривает с Красногорском через радиостанцию, привезенную Варей. Он не посвящал Саламатова в свои неудачи и переживания, да секретарь и сам понимал, что жизнь таежников стала трудной.
— Ничего нового, — говорил Нестеров и спрашивал о положении на фронте.
— Без перемен, — отвечал Саламатов. Иногда он сообщал о каком-нибудь событии в Красногорске. Так они узнали, что на руднике Сердце-камень Суслов выработал открытую им жилу и никак не может найти новую. Это известие огорчило всех. Лукомцев даже высказал подозрение, что в экспедиции работает человек с «дурным глазом», от которого минералы прячутся. Это было старое поверье приискателей, и Нестеров не мог разубедить Андрея.
В конце мая Иляшев доставил последнюю партию груза. В этот день Тимох зарезал своих оленей. Он ни у кого не спросил разрешения, но когда Нестеров увидел ободранные туши, покрытые синей болонью — Тимох снял шкуры, чтобы хоть они не пропали, — увидел багровые язвы свищей, разрушенную мускулатуру, он вдруг представил себе, что и люди могут погибнуть от болотного воздуха, от летнего зноя.
И он впервые заторопился с окончанием разведки, перейдя на выборочные участки, словно и сам устал ловить неверную удачу.
В начале июня Сергей взял с собой трех рабочих и Иляшева с его оленями, перебрался в юго-восточный угол долины, за двенадцать километров от базы. Варю он оставил хозяйкой на главной базе. Он решил вести поиск в двух направлениях.
Раз в три дня приезжал Иляшев, привозил намытые на участке пробы. Варя проверяла их и посылала коротенькую записку Сергею, в которой всегда было безнадежное слово «нет».
Она уже заканчивала на главной базе проверку всех намеченных Сергеем точек. Почти месяц она не видела Сергея, и эта разлука даже успокоила ее.
Спокойствие ее совсем не соответствовало положению дела. Чем больше озлоблялись люди, измученные бессмысленной работой, тем веселее становилась она. В эти дни Варя много раз радировала в Красногорск, даже связалась с областью и Палеховым, сообщив свое окончательное мнение о месторождении.
В середине недели приехал Иляшев. Варя задержала его, проверила образцы, затем написала Сергею, чтобы к воскресенью он вышел со всеми рабочими на базу. Ей нужно посоветоваться с ним, а рабочие вполне заслужили отдых. Письмо было ласковое, утешительное. В нем не было даже обязательного жесткого слова «нет». И Сергей решил, что где-то засветилась удача.
Он пришел с участка поздно. Варя уже спала. Он не стал ее будить и прошел к себе.
Утром был праздничный завтрак. Сергей с некоторым неудовольствием упрекнул Варю за расточительство. Она израсходовала часть таких продуктов, которые давно уже берегли: сахар, консервы, сушеные фрукты. Но Варя только улыбнулась в ответ.
После завтрака они пошли к шурфам.
Варя шла рядом с Сергеем. Ему нравилось ощущать прикосновение ее плеча, видеть разметанные ветром волосы, но в то же время было жаль ее: так она похудела за это время, так глубоко запали глаза, такими огромными и усталыми сделались они.
Даже короткая разлука обострила ощущение близости и жалости к ней. Внимательно рассматривал он леса, закутанные зеленым туманом, словно впервые увидел, что уже лето, что мир красив, что Варя рядом с ним. Нетерпение, с которым он ждал обещанного разговора, постепенно улеглось: он вновь обрел способность видеть. От пряного воздуха и тепла внезапно ослабело все тело. Он опустился на землю.
Варя присела рядом, подобрав платье и сбрасывая хлопотливых муравьев с чулок. Муравьи спешили длинными шеренгами по своим тропкам, с недоумением останавливаясь перед неожиданным препятствием. Все кругом было прекрасно, величественно, полно запахов и красок. Острота ощущений возрастала по мере того, как замечались детали, от самых мелких, вроде сверкания желтых надкрылий на спине муравья и пьяного запаха муравьиной кислоты, которой воинственные солдаты муравейника пытались прогнать неожиданного врага, к более крупным — как блеск стволов деревьев, словно покрытых японским лаком, как солнечное марево над скалами, как облака, каждое из которых имело неповторимый цвет и форму, внезапно меняющиеся, никогда не остающиеся неподвижными, будто в них и заключена изменчивая душа мира.
