Приключения бригадира Этьена Жерара - Артур Конан Дойль
В приемной Бертье я застал еще двух дожидавшихся маршала офицеров, — это были старые солдаты, которых я хорошо знал: полковник Деньен из 57-го пехотного полка и капитан Тремо из конных стрелков. Тремо делал еще египетский поход.
Оба они славились в армии своей храбростью и уменьем владеть оружием. У Тремо сабельные удары не отличались, впрочем, большой легкостью, но Деньен, при старании, мог долго держаться даже против меня. Он был человек маленького роста, у него нехватало трех дюймов для того, чтобы быть человеком идеального телосложения. Но хотя Деньен был на три дюйма нижи меня, это не мешало ему хорошо драться на саблях и на рапирах. На турнире в Верроне он с честью вышел из состязания даже со мной, Этьеном Жераром. Увидав друг друга в этой комнате, мы все многозначительно покачали головами.
— Должно быть нам придется драться с тремя чемпионами Бурбонов! — воскликнул Тремо.
Если бы затевали такое дело, лучших людей, чем мы трое, нельзя было отыскать во всей армии. Пока мы размышляли об этом предположении, у двери показался лакей и возгласил:
— Князь Невшательский желает говорить с бригадиром Жераром.
Я вошел в роскошно убранный, но небольшой кабинет Бертье. Мои товарищи остались в зале, сгорая от нетерпения. Бертье сидел за письменным столом с пером в руках и делал какие-то отметки в тетради, которая лежала перед ним.
Вид у него был усталый и какой-то растрепанный; красивое, гладко выбритое лицо маршала выражало тревогу. Когда я вошел в комнату, он бросил на меня взгляд, показавшийся мне неприятным и подозрительным.
— Начальник бригады — Жерар? — произнес он.
— К вашим услугам, ваше высочество.
— Прежде, чем приступить к разговору, я должен взять с вас слово. Как честный солдат, вы должны мне обещать сохранить в тайне то, что произойдет между нами.
Начало было чертовски таинственно, по у меня не оставалось выбора, и я дал требуемое слово. Бертье опустил глаза и стал говорить медленно, точно давясь словами:
— Прежде всего должен вам сказать, что дело императора окончательно погибло. Журдан в Руане и Мармон в Париже уже пришпилили к своим шапкам белые кокарды. Ходят слухи, что Талейран уговаривает Нея сделать то же самое. Очевидно, во всяком случае, что дальнейшее сопротивление бесполезно. Продолжать отстаивать императора, значит навлекать бедствия на Францию. В виду всего этого, я прошу вашей помощи в одном важном деле. Помогите мне арестовать императора. Затем мы выдадим его союзникам, и война будет кончена.
Можете себе представить, каково мне было выслушивать столь гнусное и подлое предложение, да еще из уст самого старого друга императора, человека более, чем кто-либо другой, осыпанного его милостями. Я стоял неподвижно перед Бертье и глядел на него с крайним изумлением.
А Бертье постукивал себя по зубам ручкой пера и исподлобья наблюдал за мной.
— Ну, что же вы мне скажете? — спросил он, наконец.
— Я немного глух на одно ухо, — ответил я холодно, — есть вещи, которые я не могу слышать. Прошу вас разрешить мне вернуться к своим обязанностям.
Бертье встал с места и положил мне руку на плечо.
— Не горячитесь, — произнес он, — разве вам неизвестно, что сенат об'явил Наполеона низложенным, а император Александр[16] отказывается вести с ним переговоры?
— Милостивый государь! — воскликнул я с гневом, — мне хотелось бы, чтобы вы запомнили раз навсегда мои слова. Мне нет никакого дела до сената и императора Александра.
— А до чего же у вас есть дело?
Я так сильно затрясся от злобы, что у меня даже сабля стала звякать.
— Я никогда не думал, — воскликнул я, — что маршал Франции может так унизиться и делать нам, солдатам, такие подлые предложения. Впрочем, это ваше дело, милостивый государь, но сабля Этьена Жерара, пока он жив, будет служить только императору! Запомните это хорошенько раз и навсегда!
Слова мои так меня растрогали, что голос у меня оборвался, и я едва мог удержаться от слез. Мне хотелось, чтобы на меня смотрела в эту минуту вся армия. Я стоял с гордо поднятой головой и, положив руку на сердце, открыто заявил, что сохраню верность императору, несмотря на все его несчастия. Это была одна из самых лучших минут моей жизни.
— Очень хорошо, очень хорошо! — раздраженно произнес Бертье и позвонил. Вошел лакей.
— Проводите начальника бригады, Жерара, в салон, — приказал Бертье.
Лакей ввел меня в одну из внутренних комнат и попросил меня сесть. Мне очень хотелось уйти, и я совершенно не понимал, зачем меня задерживают.
Просидел я около четверти часа, а затем дверь отворилась, и лакей ввел капитана Деньена. Если бы вы только видели, какой был у капитана вид! Лицо у него было бело, как гвардейские рейтузы, на лбу выступали надувшиеся жилы, усы ощетинились, словно у рассерженного кота. Он был совершенно вне себя и не мог говорить. Он только потрясал кулаками в воздухе, шагая взад и вперед, и восклицал:
— Отцеубийца! Ехидна! Изменник!
Мне стало очевидно, что Деньену было сделано такое же подлое предложение, как и мне,
