Александр Вельтман - Приключения, почерпнутые из моря житейского
– И на струменте играет?
– Играет! уж как играет-то! Пальчики словно взапуски бегают!
– Ну, ладно, так я не продам струмента, что в зале-то стоит.
– Не продавай!
Таким образом поговорили, поговорили, да и решили, что быть так. Оставалось Прохору Васильевичу кончить только науку. По летам он уже был годков двадцати, по наружности – просвещение прикинуло ему несколько годков, и цвет лица его был матовый; по статьям он был до учения малый ражий, но когда изучился, то несколько похудел и вытянулся.
Покуда отец и мать выжидали времени и часу, чтоб женить Прохорушку, он успел поизбаловаться; отец осерчал было на него за забранные без спросу у приказчика Трифона и промотанные деньги, но Фекла Семеновна убедила, что нельзя же молодцу не погулять, успокоила пословицей, что женится, пере женится, и принялась закидывать невод на Авдотью Селифонтьевну. Дело шло изрядно; да на беду заболела бедная Фекла Семеновна. Бывало, от засорения желудка поест редечки с кваском – и все снова ладно; бывало, простудится – сходит в баню, выпарится хорошенько да натрется медом с солью, – и снова как встрепанная; но, поразнежившись в боярском дому на господскую стать, нельзя уже жить и быть по-прежнему, все делать попросту: господа лучше знают, что угодно господской натуре. Прохорушка же особенно озаботился, чтоб его тятенька и матушка не ударили лицом в грязь; он их учил, как все ставить на благородную ногу. Не только редька, обычное лекарство Феклы Семеновны от засорения желудка, но даже орехи и сырая репа, – до которых она была страстная охотница и которыми прежде засоряла желудок, – вывелись из употребления. Вместо четверика репы и мешка орехов, надо же было по привычке грызть, употреблять что-нибудь благородное; и вот Фекла Семеновна заменила их фисташками и каштанами. Они подействовали как нельзя лучше; без доктора облагороженный желудок и не думал переваривать фисташек и каштанов.
– Надо призвать доктора, тятенька, – сказал Прохорушка.
– Поди-ко-сь, доктора! – сказал Василий Игнатьич, – доктор а-то кусаются!
– Что ж, умирать мне прикажешь, что ли? – простонала Фекла Семеновна.
– Выпила бы рюмочку водки с перцем, так и все бы прошло; а то еще доктора.
– Как это можно, тятенька. Я позову Степана Кузьмича, – сказал Прохорушка.
– Что, тятенька! небойсь я не знаю, как они морочат людей? Приедет, расшаркается, подержит за руку, да высуни ему язык как дурак, а потом взял да написал записку в аптеку – и давай ему красную ассигнацию. А в аптеках-то что? Не я, небойсь, отпускал в аптеки-то спирт? Подкрасят его чем-нибудь, вот-те и лекарство! Уж, брат, знаем!
– Умори, умори меня! – прикрикнула снова Фекла Семеновна.
– Да по мне, пожалуй, бросай деньги на аптечную настойку! Наживал, наживал, а тут возьми да и кинь!
– У меня есть приятель, отличный медик, тятенька, он ничего не возьмет; после можно ему будет подарить фунт хорошего чаю.
– Ну, за вылечку, пожалуй, и фунта два дадим китайской уборки.
Юный медик, приятель Прохорушки, явился в спальню к Фекле Семеновне. Сначала она пришла в ужас, увидев перед собой молодого человека.
– Что ты это, батюшка, какого ты молокососа ко мне привел? Это, верно, ученик докторской? – прикрикнула она было на сына; но он уверил ее, что наука и опытность наживаются не постепенно, а гуртом.
Хотя молодой медик следовал не русской пословице: век живи, век учись, но он убедился долговременным употреблением искусства над желудком Феклы Семеновны, что действительно ars longa, a vita brevis [121]. Желудочные деятели Феклы Семеновны пришли в недоумение от фисташек и от каштанов, подняли тревогу: «Это что такое? это черт знает что, а не репа! Пусть кто хочет варит эту дрянь, а мы не будем ее варить!» Бывало, бунт прекращался редькой, и все от боязни редьки принималось снова за работу; но когда вместо горькой редьки прибыла в желудок подслащенная венская микстура и стала уговаривать желудочных деятелей немецким наречием, они отвечали ей: «Извольте сами варить, сударыня, немецкие продукты!» – и отправились в голову жаловаться Фекле Семеновне, что вот так и так, дескать, посылают нам сверху черт знает что. Фекла Семеновна, вместо того чтобы по старому обычаю приложить к голове кислой капустки, в свою очередь пожаловалась медику, что вот так и так – голову смерть разломило! Медик не долго думал; тотчас же употребил решительное средство: обложил голову льдом, к ногам синопизмы [122], к животу катаплазмы [123], – всполошил всех жизненных деятелей, забросались они во все стороны, бегут жаловаться в голову, а в голове уж пожар, – плохо! И медик видит, что плохо.
– Надо, – говорит, – сделать консилиум.
– Что такое значит это, сударь? – спрашивает его Василий Игнатьич.
– Созвать докторов на совет.
– Эх вы, сударь! спалили дом, да собирать совет, как из головешек вновь его построить!
– Я чем же виноват? – сказал обидевшийся медик.
– Чем? Уж вестимо, что ничем: где ж вам пальцем искру тушить! Поехали за трубой!
Несмотря на отца, Прохор Васильевич собрал нескольких медицинских известностей, по желанию приятеля своего, который хотел, чтоб авторитет медицины подтвердил, что он употребил все известные средства, предписываемые наукой, для восстановления здоровья Феклы Семеновны, и нисколько не виноват в том, что они не помогают.
Известности явились, по призванию, перед смертным одром Феклы Семеновны; посмотрели на нее, подтвердили болезнь, понюхали лекарства, похвалили методу лечения и потом стал совещаться на латинском языке:
– Что, как вы находите?
– Да что ж тут находить?
– Конечно. Черт знает, от чего и чем лечил он ее.
– Теперь уж все равно.
– Конечно. Чем вы кончили вчера игру?
– Ничем. Это что за новое лицо, медик? вы знаете?
– Гм! кажется, гомеопат.
– Предложите ему, чтоб он взялся ее поднять из гроба.
– В самом деле; не худо бы испробовать лечить гомеопатией.
– Я сам так думал, – сказал молодой медик, лечивший Феклу Семеновну. – Гомеопатия владеет средствами сверхъестественными.
– Нисколько не сверхъестественными, – отвечал затронутый гомеопат, – может быть, так думал Ганеманн [124], но мы так не думаем.
– Во всяком случае, мне кажется, что гомеопатия есть такая метода, которая уничтожает необходимость в медиках.
– Это почему?
– В ней так положительны признаки болезней, так положительно действие лекарств, что каждый может лечить и лечиться по руководству.
