Приключения бригадира Этьена Жерара - Артур Конан Дойль
Но все же в это новое помещение проникал откуда-то свет. Уже рассвело, и я смутно различал очертания громадных бочек. Вероятно, в этом помещении мэр берет свои запасы молодого вина, которое здесь выдерживалось.
Во всяком случае, было очевидно, что здесь спрятаться безопаснее, чем в первом подвале. Я вошел во второй подвал и затворил за собой дверь. И вдруг я увидал то, что преисполнило меня изумлением и — должен признаться — некоторым страхом.
Я вам уже говорил, что дальний угол подвала был слабо освещен. Свет проникал откуда-то с крыши. И вот, вглядываясь в этот угол, я вдруг увидал, что в этой полосе света мелькнул и исчез где-то в темноте высокий человек. Честное слово, я так вздрогнул, что шапка чуть не слетела на пол. Видение продолжалось одну секунду, по тем не менее я успел рассмотреть, что на голове у этого человека была мохнатая казацкая шапка. Это был длинноногий здоровенный детина, у пояса у него болталась сабля. Извольте остаться с таким человеком один-на-один да притом в темной комнате, — даже Этьен Жерар, сам Этьен Жерар почувствовал себя неловко.
Но я испугался только на одну минуту.
«Будь мужествен, — сказал я себе, — разве я не гусар? Разве я не получил чин бригадира, несмотря на то, что мне всего тридцать один год? Разве я не избранный посланник императора?»
Очевидно, этот шут боялся меня гораздо более, чем я его.
Скоро мне пришлось убедиться, что русский испуган, ужасно испуган. Он, во-первых, исчез в темноте очень быстро, а во-вторых, он бежал, согнувшись, точно крыса в свою нору. Сперва я думал, что дверь в этот подвал заставлена была бочкой, но теперь было ясно, что дверь держал он.
Стало-быть, он — преследуемый, а я — преследователь, и мне нечего бояться.
Я почувствовал такой прилив храбрости, что у меня даже усы ощетинились сами собой. И я начал наступление на врага.
«Да, — говорил я себе, — этот северный разбойник увидит, что имеет дело не с цыпленком».
В этот момент я был прямо великолепен. Я неустрашимо шел на казака, то-есть на существо, одна мысль о котором вызывает дрожь даже у мужественных людей.
Сперва я не хотел зажигать свечу, чтобы не дать врагу возможности напасть на меня. Потом, стукнувшись подбородком о бочку и запутавшись шпорами в парусине, я решил, что надо быть смелым, зажег свечу и быстро зашагал в угол комнаты, освещая себе путь и махая обнаженной саблей.
— Выходи, злодей, — загремел я, — ничто в мире не может спасти тебя! Час твой настал!
Я поднял вверх свечу и увидал за бочками человеческое и притом очень интеллигентное лицо. На черной шапке я усмотрел золотой значек и понял, что мне придется иметь дело с офицером и человеком образованным.
— Monsieur! — воскликнул он превосходным французским выговором, — я сдаюсь при условии, что мне будет гарантирована неприкосновенность личности. Хотя я и русский по происхождению, но европеец по духу, и желаю быть в полном смысле слова неприкосновенным.
— Милостивый государь, — ответил я, — французы знают, как обращаться с побежденным противником. Ваша жизнь находится в полной безопасности.
При этих словах русский подал мне свою саблю, а я, взяв ее, приложил слегка к сердцу и поклонился.
— Кого я имел честь взять в плен? — спросил я.
— Меня зовут граф Клейнпетер. — По случаю войны я прикомандирован к донским казакам. Меня послали вместе с моим эскадроном произвести рекогносцировку в Санлис. Не найдя французов, мы расположились здесь на ночь.
— Надеюсь, что вы не сочтете меня нескромным, если я спрошу вас, как вы очутились в подвале?
— О, это произошло очень просто, — ответил граф Клейнпетер, — выехать отсюда мы собирались на заре. Я ужасно прозяб и, как человек культурный и интеллигентный, чувствовал потребность согреться. Мне захотелось чего-нибудь выпить, и я отправился разыскивать вино. Очутившись в подвале, я услышал наверху шум и крики казаков. Как человек культурный, я нашел нужным позаботиться о собственной безопасности и спрятался здесь, в подвале. Я человек интеллигентный, господин полковник, и. очень уважаю культурную французскую нацию.
Я стал размышлять о том, что мне делать дальше.
Прежде всего, я сообразил, что, находясь в заднем погребе, граф Клейнпетер, конечно, не мог слышать криков пруссаков и, стало-быть, не знает, что дом находится во власти его союзников. Если бы он знал это, наши роли должны были бы перемениться. Не он был бы моим пленником, а я — его. Что же делать?
Я был в затруднении, но вдруг мне в голову пришла такая
