Тридцать один. Часть I. Ученик - Роман Смеклоф
– Повторяй за мной! – торжественно молвил Оливье. – Посвящаю свою жизнь хранению вкуса.
Я так и сказал.
– Клянусь хранить знания и умения, переданные учителем. Обогащать их! – продолжил дядя. – Беру в свидетели своего учителя и присутствующих духов, клянусь не раскрывать полученных знаний. Ставлю свою жизнь, свой дух и всё, чем являюсь, на службу искусству вкуса!
Я повторил. Гриб запульсировал, отвечая на каждое слово и разгораясь малахитовым огнём.
– Неправильный объединяющий камень, – пробормотал голем.
– Соединяю свою жизнь и дух с духом учителя!
Гриб под ладонями потеплел.
– Мы станем неразделимы! Его жизнь – моя жизнь. Его дух – мой дух! – бубнил Оливье.
Я замялся. Камень размягчился и пальцы проваливались в шапку гриба, липли и чесались.
– Повторяй! – приказал дядя.
Но я хотел только оторвать руки от объединяющего камня. Тянул, тянул, но ладони будто приклеились к грибу.
– Непредвиденная магическая активность! Высокий всплеск отрицательной энергии! – панически закричал Евлампий.
– Повторяй за мной! – не обращая внимания на голема, велел Оливье.
– Не хочу! – заорал я.
– Повторяй, ученик.
– Нет.
– Ты не оставляешь мне выбора! – рявкнул дядя.
– Что вы творите! – завопил голем, переходя в боевую форму.
Я дёргался, но руки вросли в шляпку гриба.
Оливье вытянул чёрный платок и набросил на Евлампия. Заскакали россыпи искр. Голем дико взвыл и больше не двигался.
– Надоел, – прохрипел дядя и приставил мне саблю к горлу. – Не будешь повторять, отрежу башку, – предупредил он.
Я всхлипнул.
– Мы неразделимы! Его жизнь, моя жизнь. Его дух, мой дух! На веки вечные! Его дух и тело!
Я повторил.
– Нас разделяет одно слово. Когда учитель позовет «Волчонка», я уйду в междумирье, а он станет мною.
Я сказал всё до последнего слова.
– Видишь! – обрадовался дядя. – Как оленя в тесте приготовить! А ты боялся!
– Что-то сссо мннной? – еле выговаривая слова, из-за бившей дрожи, спросил я.
– Сущая ерунда, – ощерился Оливье. – Забрал твоё тело! Я хранитель вкуса, крысёныш! Я бессмертный дух! Ты уничтожил мою репутацию. Я не приготовлю даже жалкого супа в моряцком притоне. Ты осквернил мою оболочку, и за это, я заберу твою!
– А как же я? Мой дух? – завизжал я.
– Будет вечно бродить в междумирье среди других теней! – пожал он плечами. – Ты виноват, что я остался без ремесла. Предупреждал, что за всё придется платить, и ты заплатишь, – он спрятал саблю в ножны и равнодушно глянул на меня. – Не огорчайся, твоё тело послужит тридцати мирам.
Я захлюпал носом.
– Да будь ты оборотнем, а не беременной феей! – брезгливо бросил дядя. – Сто лет, а до чего вы докатились! Всё вернётся туда откуда началось, попадёшь в междумирье и когда-нибудь снова провалишься внутрь источника магии! Радуйся! Никаких мучительных превращений. Тишина и вечный покой. Побудь пока здесь, подумай о жизни, а я передохну, – он хлопнул меня по плечу. – Завтра ответственный день.
Стащив с голема платок, Оливье запихал его в бездонную сумку и пошёл к выходу из хранилища.
Я склонился над объединяющим камнем, прижавшись лбом к рукам. Не хочу в междумирье к жутким хранителям. Разогнувшись, я упёрся ногами в основание гриба и потянул. Бесполезно. Руки застряли намертво.
Свадебные ритуалы, да? Если голем очнётся, я его убью!
– Что со мной? – простонал Евлампий.
Я зло уставился на обескуражено вертящего башкой голема.
– Что тебе будет каменный истукан, – рыкнул я.
– А тебе? – закричал Евлампий. – Тут что шабаш чернокнижников был, от тебя за милю смертью разит!
Я со всей дури потянул руки, но камень держал крепко накрепко.
– Это потому, что меня убили!
– Ты потерял рассудок! – догадался голем. – Мы найдём знахаря…
– Он скажет одно издевательское слово, и я умру, а он заграбастает мою шкуру! Из-за тебя Дарвин проклят, а умру я!
– Так вот для чего завещание, – будто не слыша меня, потёр подбородок Евлампий. – Ему запретили готовить, и он влезет в твоё тело, чтобы опять взяться за старое!
– Плевать! – закричал я. – Ты понимаешь, что я исчезну?
– Да, да, да, – согласился голем.
– Как же, понимаешь, – прошептал я. – У тебя собственной-то жизни нет.
Опустив лицо на руки, я постарался сосредоточиться. Что делать? Как остаться в живых?
– Ты прав, – дрогнувшим голосом ответил Евлампий. – И никогда не было. Меня создали, чтобы служить магам. Я даже возразить им не могу. Ты всё время жаловался на ошейник, а я даже пожаловаться не могу. Любой маг скажет: «Заткнись!», и я покорно закрою рот. Каково? А! Я ничто! Безмолвный раб! Пустое место! А у меня есть сердце! – он сорвался на крик. – Оно болит, как живое…
– Я умру, – пробормотал я.
– Мне очень, очень жаль! Ты единственный не смотрел на меня сверху вниз. Говорил со мной на «ты», как с равным. Я хочу помочь, – просительно протянул Евлампий.
– Так помоги! – не глядя ответил я.
– Я что-нибудь придумаю, – пообещал он.
Думай-думай. Только и остаётся, что думать.
Я долго смотрел на тёмные шкафы у стены. Одна из дверей слетела с петель, и на выглядывавших с полок книгах лежал толстый слой грязи и пыли. Угол шкафа затянуло бахромой старой паутины.
Я повернулся. Руки налились тяжестью и начинали болеть.
Пол тоже покрывала пыль с отпечатками сапог. Я печально вздохнул. Скоро от меня останутся только следы в грязи. Сглотнув подступивший к горлу ком, я вспомнил о символе свободы. Валяется где-то здесь, среди никому не нужного мусора. Брошенный и забытый. Такой же, как я.
Почему я? Не хочу умирать. Вздохнув, я перевел взгляд. Шкафы стояли на кривых ножках в виде уродливых, скрюченных карликов. Дерево потрескалось от старости, избороздив их противные лица. Рты удлинились, щепки торчали, как клыки. Глаза ввалились, как у мёртвых, а сколы на щеках выдавали ядовитую Вишнустанскую лихорадку от которой нет лекарства.
Я вспомнил про зов. Повернул голову вправо, влево, вверх и вниз, и со всех сил зажмурился. Ну где же вы? Спасите! Пожалуйста. Я сглотнул, еле слышно пробормотав:
– Помогите.
Но никто не ответил. Глаза открылись сами собой. Я посмотрел на руки, скрестить не получится. Вздохнув, я перевернулся, устраиваясь поудобнее.
– Никогда долго не задерживался дома, – проговорил я. – Отец всегда отправлял меня подальше: лавка, мастерская, академия. Я страшно переживал, думал, что мешаю ему. Они всегда шептались с шаманом, а когда я приближался – замолкали… Я его ненавидел! Вонючую шубу длинные когти, как у зверя. Ревновал! А когда заболел, он меня вылечил, а отец не отходил ни на мгновение. Спал у кровати на полу. Даже снял медальон Властелина. Я увидел, как беззаветно он меня любит. Как искренне… В письме он впервые поручил мне стоящее дело. А
