Дождь над городом - Валерий Дмитриевич Поволяев
Пришел Уно Тильк, принес обещанное. Столовая сразу наполнилась шумом.
Старенков сидел рядом с Костылевым и почему-то мрачнел и мрачнел, этот процесс, казалось, нельзя было остановить. Суровым свинцом наливался его взгляд, борода начала придавать лицу особо грозный обличительный вид. Костылев поедал пахучие лесные щи, исподлобья посматривая на бригадира. Положил ложку.
— Слушай, дома у тебя все путем?
— Не жалуюсь, — однозначно ответил Старенков.
— А чего пасмурный?
— Так. Узнаешь.
— Настроение у тебя чересчур изменчивым стало... Что ни час, то новое.
— Работа такая.
Когда отобедали, Старенков громыхнул ладонью по столу. Звук хлопка, острый, скользкий, ударился о стену, заставил задзенькать оконца. Крепка была рука у бригадира.
— Кончай из ружья палить, людей пугать, — пробормотал Вдовин.
— Слушайте все сюда! — попросил Старенков. — Дело, ребята, есть. Зеленого цвета.
— Значит, не очень приятное.
— Не очень. Потому и хочу обсудить. В общем, нам предлагают с сотого по сто шестой километр два лупинга вместо одного тянуть.
— Так мы ж уже на сотом километре стоим.
— Вот с этого километра и надо начинать. Но есть закавыка... Второй лупинг проектом не предусмотрен. На него даже деньги не отведены.
— Деньги — это, известное дело, Дедусикова профессия, — снова встрял Вдовин.
Дедусик поднял голову.
— Чья ошибка-то насчет лупинга? — спросил Рогов.
— Проектировщиков.
— Вот их бы, сукиных детей, и заставить в пятидесятиградусный трескотун тащить нитку-катушку.
— Заставить — не в наших силах. Не дано, — сказал Старенков зло, сгорбился, наваливаясь грудью на стол. Повел ноздрями. — От черт, как сосна хорошо пахнет! Даже голова кружится.
— Экономия по трубам у нас большая? — поинтерсовался Рогов.
— Как раз на лупинг хватит, — Старенков коснулся лбом стола, выпрямился. — Или чуть-чуть не дотягивает... В общем, надо посчитать.
— Если это «чуть-чуть» три километра составляет, то...
— Какого черта ты, Рогов, поперед батьки... — Старенков глубоко, будто затягиваясь хорошим сигаретным дымом, вздохнул. Словно легкая волна прошла по столовой, всколыхнула людей. Все подняли головы — в голосе бригадира, кажется, прозвучало нечто такое, что заставило взметнуться землю за хлипкими оконцами балка, заколыхаться деревья и кусты.
Костылев глянул на улицу — приземистая крючковатая сосна, самая ближняя к балку, прядая черными лапами, уходила куда-то вниз, под снежный покров. Тяжестью заныло сердце, словно у солдата перед атакой, в которой должен погибнуть либо он сам, либо кто-то из его товарищей.
— Во сколько рубликов обходится километр лупинга? — спросил тем временем Рогов.
— Дорого.
— Вот проектировщиков и заставить бы...
— Нельзя. Если мы сейчас заставим их пересчитывать, на это месяц уйдет, трасса остановится.
У Костылева вдруг вмиг онемело нёбо, язык стал непослушным и грузным, будто у пьяного. Такое ощущение появлялось, когда он на охоте одним зарядом сваливал двух уток сразу — либо тяжелых плотнотелых чирков-трескунков, отъевшихся за лето — их мясо бабка Лукерья Федоровна умела особенно аппетитно готовить, либо пугливых нежных свиязей, либо весело-задумчивых нырков-шушпанов.
— Ладно, ругайся не ругайся — будем тянуть, — сказал тем временем Рогов, провел ложкой по бортовине алюминиевого «хрусталя», счищая остатки мясной тушенки, снова превращаясь из жестковатого, расчетливого бодрячка в обычно-покорного, заунывного человека. Будто в нем какой пузырь лопнул.
— А это... Это... Пусть нам выплатят по паре окладов за дополнительный лупинг, — медленно, разжевывая в словах каждую буквицу, проговорил Костылев.
Дедусик погрузил его в ласковую мягкость взгляда, обволок незабудковой тканью, нежной, как пух. Перед Костылевым вдруг разорвалась, распахнулась нематериальная завеса, завспыхивали бесчисленными огнями цветы, цветы, цветы, много цветов, тут были и такие, которых Костылев никогда не видел. Среди всей это цветочной несмети стояла Кланька Озолина, одной рукой протягивала Костылеву кружку с холоднющим пузырчатым пивом, другой — кусок копченой осетрины, истекающей вязким золотистым жирком. Костылев сглотнул слюну, потянулся к пиву, но остановился, глядя на собственные пальцы, подрагивающие от усталости, с темными узлами суставов. Он будто старался вспомнить о чем-то важном, но... Силился вспомнить и не мог. А Клавка, ой как похорошевшая, притягивающая своей неземной лаской, старалась прильнуть к нему, заглянуть своими незамутненными глазами-окошками в его глаза. Потянись он еще чуть-чуть, и достанет ее...
— Откуда и как? Шутишь, Иван? — тихим голосом спросил Рогов.
— А чего? — сказал Вдовин. — В каждой шутке есть доля правды.
— Нет, я без шуток, — отозвался Костылев машинально, глядя в прогал, где до муравьиных уже размеров уменьшилась Клавкина фигурка, и пивом перестало пахнуть, и копченой осетриной...
— Закосел, — добродушно покивал головой Вдовин. — Спиртяги шарахнул, а это как деревянным молотком по темени. Так бьет, что не сразу в себя и более здоровые мужики приходят. Не две, а шесть зарплат за один удар молотком по гвоздю требуют. А?
Старенков не отзывался, молчал.
— Вот я и говорю, — с непоколебимым убеждением продолжил Вдовин, оглаживая не прикрытый волосами морщинистый череп. — И бригадир меня поддерживает.
— А на хрена ж, скажите, задарма надрываться? — проговорил Костылев. — Хребтину ломать на хрена? Она и для других целей сгодится.
Опять хлобыстнул ружейный залп, и из-под снежного полога выпросталась черная колченогая сосна, встала на свое место. И земля выровнялась.
— Кончай баланду травить, — с угрюмой недобротой потребовал Старенков. — Споры-дебаты отменяются. Тянем лупинг. Точка! А зарплата, она у нас, как у министров. Посчитайте сами! Оклад да плюс пол-оклада полевых, плюс пол-оклада северных, плюс пол-оклада коэффициента. При заработке двести по пятьсот рублей получаем. Куда больше, а? — выкрикнул бригадир. — Куда? То-то же! Некуда.
Костылев поворочал языком во рту, перебрал весь разговор с начала до конца, и ему сделалось неловко, огненно-рыжий багрянец наполз на его щеки, покрыл лоб, заставил двумя гигантскими рубинами заполыхать уши. Он слабо покрутил головой, чувствуя тяжесть сказанного. Перед ним ездил влево-вправо стол, густо уставленный алюминиевыми мисками, стаканами с прилипшими ко дну комочками сливовых косточек и яблочной
