Изгой - Алиса Бодлер
МёрМёр встретил меня все тем же крайне упадническим, мрачным видом, который отталкивал обывателя за версту.
Я не был здесь слишком долго для того, чтобы в действительности соскучиться по этому месту. Да и возможно ли было вообще испытывать подобные чувства к дому, в котором грань между добром и злом стиралась усилиями жестокой судьбы и вереницей ошибок, что так старательно, пару столетий назад, совершал его сломленный и травмированный хозяин?
Однако теперь, будучи погруженным в историю, разбитую для меня на периоды «от» и «до», я не испытывал страха. Мертвые не могли причинить мне вреда. Лишь жуткие образы, когда-то появившиеся в моей голове из-за незнания, однажды терзали нутро, но не сегодня. Я знал, что стояло за той семейной трагедией, что перешла черту разумных представлений о человеческой жизни. И понимал причины, по которым болезненное наследие продолжало передаваться далее, к тем, кто, как могло показаться постороннему, не имел никакого к нему отношения.
Прощение. Эмпатия. Сострадание. Принятие. И, конечно, безусловная, чистая любовь к тем, кто обладает той же кровью, и делит с тобой жизненный путь. Всего этого отчаянно не хватало потерянным членам семьи Бодрийяров. На них давили предубеждения эпохи, жадность, стремление к власти… И ни один из пагубных поступков не поддавался оправданию. Герман, Валериан, Николас и даже Ангелина – все они загоняли себя в порочный круг отвратительных событий, в котором последующая ошибка выступала в роли расплаты за предыдущую.
Я не верил в высшие силы, однако же был уверен, что любой грех поддавался искуплению. Даже если исповедь проливалась двести лет спустя, когда о произошедшем помнили лишь те, кого избрали жертвами обстоятельств. Подобно тому, как наши современники реставрировали памятники архитектуры, что перешли в текущее столетие из позапрошлого, мы могли лечить человеческие души. Словами, действиями и поступками. Мы можем исправить любые ошибки. Только если очень сильно этого захотим.
Говорят, что самым страшным, что может случиться с живым существом, является смерть. Потому как это – абсолютный, необратимый конец, событие жестокое и человечеству неподвластное.
Но сейчас я был готов поспорить и с этим. Потому как в этот момент стоял перед местом, которое в девятнадцатом столетии из-за глупой и горькой случайности стало моим склепом.
Я пересек знакомое крыльцо и потянул за знакомую дверь. Она, как и ожидалось, была открыта.
С моего последнего посещения в особняке стало значительно чище. Видимой пыли на поверхностях не наблюдалось, а количество мебели, часть из которой теперь навсегда поселилась в «Исповеди мистера О», оставалось прежним. Но гнилые доски в полу теперь были заменены свежими, а обои в небольшом коридоре при входе более не свисали лохмотьями.
Я прошел через кухню, уютно освященную теплым солнечным светом. Шахта лифта была кем-то вновь заколочена, но даже если бы дверца все еще открывалась, я бы не побоялся туда заглянуть. Боль от утраты самого себя меня более не преследовала. Потому что я существовал здесь и сейчас. И теперь, зная обо всем, что произошло, имел реальные шансы на то, чтобы наконец выбраться из шахты и прожить новую жизнь, полную стремлений и внутренних сил.
Оглядев знакомые мне локации, я вернулся в коридор и повернул направо, в ту комнату, что всегда оставалась вне фокуса моего внимания. В кладовой, как и всегда, было темно, но света от фонарика смартфона оказалось достаточно, чтобы осветить небольшое пространство.
Портал в рукотворное чистилище виднелся из-под огромной корзины, что когда-то, должно быть, предназначалась для стирки. Отодвинув ее в противоположный угол, я опустился на колени и потянул крышку люка наверх. Но с первого раза она мне не поддалась. Отложив смартфон на пол, я встал на ноги и уперся ими покрепче, а затем – дернул что есть силы.
Круглая дверца в подвал отворилась.
Спертый запах и полная тьма. Я вновь опустился на пол и, вдохнув поглубже воздуха, опустил руку со смартфоном вниз и окунул свою кудрявую голову во тьму.
Пустота и легкие, практически неуловимые запахи замшел ости и гнили. Деревянный пол практически ушел под землю, выпуская почву наружу. И лишь по углам, там, где голые стены подполья соприкасались с нижней, почти сплошь земляной поверхностью, на волю выбивались неопознанные ростки белых тоненьких стебельков.
Даже во тьме было место для жизни.
Этот урок я усвоил хорошо.
Вдоволь насмотревшись на то, что более не имело сослагательного наклонения, я закрыл крышку люка и положил смартфон в задний карман брюк.
Из коридора послышался скрип усталых напольных досок, и я поспешил вернуться в коридор.
Главная дверь в дом была открыта. А на ее пороге стоял худощавый силуэт с эксцентричной косматой гривой черных волос.
Герман не мог сдержать слез, но улыбался мне, протягивая руки вперед для объятий.
Я опустил свой взгляд и поправил серые мальчишеские гетры, которые было так неудобно носить в жаркую погоду.
И вообще, будь моя воля, я отказался бы и от жилета! Но дядюшка говорит, что несмотря на то, что он любит меня и принимает любым, я должен хотя бы пытаться следовать манерам и этикету.
Не медля больше ни секунды, я подбежал к своему лучшему другу и поскорее обнял его, сжав покрепче. Он смотрел на меня сверху вниз, и его желтые добрые глаза переливались из-за попадающих в коридор с улицы солнечных лучей.
– Все закончилось, Реймонд, – сказал он мне. – Все теперь хорошо.
Месяц спустя
Шон таскал канистру с бензином то туда, то сюда, пытаясь смириться с тем фактом, что когда-то усердно выполненная им работа теперь идет насмарку.
– Ну вы даете, босс! – уже в который раз восклицал парень. Такого несогласия с руководителем от него было обычно не услышать. – Мы же лет пять, в сумме, на все потратили! Ну, не меньше же!
– Все в порядке, Шон, – смеялся Оуэн. – Честное слово, не переживай так сильно. Эта развалюха того не стоит.
Я наблюдал за происходящим с улыбкой, стоя чуть позади Джереми, потому как не хотел слишком уж смущать его своим громким поеданием чипсов. Вся команда клуба «Hide and Seek» сегодня была здесь. Но для пущего веселья со своей стороны я пригласил Джима и Энни. Первый отлично помог нам с разбором вещей на втором этаже и теперь отдыхал на солнце у ракитника, увлеченно болтая со своей невестой.
– Пикник на пепелище, – усмехнулся я. – Вот мы придумали, да?
– Вполне логичный конец, Боузи, – подмигнул мне О, слегка оборачиваясь в мою сторону. – Ох, не портил бы ты свой желудок! Прислушайся к старшим.
