Рождение чудовища - Гульнара Черепашка
- Вижу, что ты меня поняла, - он отступил на шаг. – Нам сейчас придется держаться вместе. Я помогу тебе, а ты – мне, - впервые за все время он слабо улыбнулся ей. Кивнул, отступил еще на шаг. – Теперь отдыхай – ночью нужно спать.
Иму повел рукой, и вокруг зазеленели кусты. Накато признала полянку, на которой когда-то собирала ягоды перед тем, как Амади принялся поить ее своими зельями. Светило солнце – теплое, ласковое. Слышалось журчание ручейка.
Сон! Не гадкая непроглядная хмарь. Теплый и солнечный сон. И сочные спелые ягоды на кустах. Она тихо рассмеялась.
На душе воцарилось спокойствие. У нее есть друзья – пусть Иму и не считает себя ее другом.
Глава 26. Пропажа
Прохладно.
Легкий ветерок свободно гуляет по комнате, шевеля края свитка, прижатого к столу тяжелой чернильницей. Снаружи шуршит дождь, и редкие капли залетают внутрь, падая на пол, на руки и лицо.
Перегородка из промасленной бумаги сдвинута целиком, открывая пожухший под плетями дождя сад. Зелень потускнела.
Звуки флейты, кажется, тоже прибивает дождем к земле. Они не разлетаются далеко окрест, а притихают почти сразу, поглощенные шорохом водяных струй.
В доме царит привычная возня, суета – но ее не слышно. Звуки каждодневных хлопот закрывают, точно плотной занавеской, шорох ливня и мелодия флейты. И можно представить, что ничего в целом мире нет, кроме дождя и мокрой зелени снаружи, слабого ветерка, изредка колышущего намокшую листву и ветки, да флейты.
Чудесный мир, в котором ничего нет.
Нет докучливых людей, нет сплетней, интриг и зависти. Нет бессмысленной беготни и бессмысленных разговоров. Нет острых и липких взглядов танцовщиц и служанок. Нет расспросов и рассказов Куруши, что вторую декаду настойчиво пытается втереться в доверие.
Не то, чтобы Накато была против. Но бессмысленные разговоры домоправительницы докучали. Когда приходила Куруша, разбивалась в мелкую пыль драгоценная тишина.
*** ***
Вторая декада пошла, как Накато вернулась в дом Изубы. Иму сказал правду – ищейки правителя ничего не нашли, как ни пытались. И вынуждены были признать: горская девка – всего лишь горская девка. Бывшая пастушка, ныне – флейтистка. Не связана с врагами города и правителя, не опасна.
На допросах Накато испуганно блеяла – для этого даже прикидываться не приходилось. Она ничего не понимала, не знала, что следует отвечать.
Признаться, было, отчего пугаться. После первого допроса Накато привели в комнату, где находилось еще несколько пленников. Она не сразу сообразила, что у каждого из них на руке имеется печать – такая же, как у нее. Оказывается, колдуны не гнушались брать себе помощников! Она, Накато, оказалась одной из многих. Другие арестанты выглядели бледно. Вид у всех был перепуганный.
Девушка так и впилась взглядом, когда над рукой одного из них начали что-то мудрить двое чародеев. Пленник замер, в ужасе таращась на них. А потом оглушительно заорал, выгибаясь дугой, забился.
Веревки держали крепко. Накато сжалась – сделалось откровенно не по себе. Крик бедняги делался громче. Когда один из колдунов выпрямился, она разглядела небольшую крупицу на руке бедняги, точнехонько над небольшой татуировкой. Крупица походила на камешки, что получили Амади с Иму от вождя Гатеры. Только совсем мелкая – песчинка. Это и есть – кристалл? Если его кладут прямо на руку – стянуть вроде бы легче. Вот только руки при этом будут привязаны – ее уже привязали, как и остальных пленников. Да и как стянешь камешек на глазах у нескольких тюремщиков?
Она задумалась над этим и вздрогнула, когда взялись за нее. Растерянность и испуг затопили с головой.
Она напряглась, когда чародеи взялись колдовать над ней. И напрасно. Никакой боли. Она в растерянности таращилась на тюремщиков, не понимая, что с ней делают. Ничего не ощущала. Разве что легкое удивление при виде крохотного камешка, легшего ей на кожу. И беспокойство – правильно ли это, что она не вопит, как ее собрат по несчастью?
Она не сразу сообразила, что крики несчастного стихли. Кинув на него взгляд, увидела: он затих, голова откинулась неестественно назад. Лицо застыло неподвижно.
Умер!
Ее ударило. Иму ведь говорил – воздействие на печать вызывает такую боль, что несчастные помощники колдунов, отмеченные знаком, умирают. Человек, только что бившийся в путах, не просто потерял сознание. Слух не улавливал даже слабых звуков дыхания. Она, разумеется, помнила забытье Амади после того, как он потратил слишком много сил. Но здесь явно не то. Жизнь покинула пленника.
- Ничего, - голос одного из тюремщиков прозвучал растерянно. – Вообще никакого отклика. По-моему, она даже не понимает, что происходит.
Накато перевела на него взгляд. Она и забыла, что с ее печатью пытаются проделать то же самое, что и с печатью ее предшественника!
Опустила взгляд на свою руку. На печати, аккурат посередине, лежал крохотный камешек. Тусклый и невзрачный, мутно-бесцветный. Не верилось, что этот крохотный мутный кристаллик – самое ценное, что только есть в мире. И самое могущественное.
Тюремщики обменивались отдельными словами и короткими отрывистыми фразами. Больше переглядывались между собою – видать, давно понимали друг друга без слов.
Им, быть может, и удобно – а ей не слишком. Поди пойми, о чем они переговариваются! И чего от них ждать. Они словно нарочно, на случай, если окажется среди пленников кто-то с нечеловечески обостренным слухом, как у нее, придумали свой язык. Чтобы даже тот, кто сумел подслушать их, ничего не понял.
Откуда появился кристалл, и куда делся, она тоже не поняла. Не успела заметить.
В подземелье крепости Накато провела почти декаду. Не сказать, чтобы пребывание там ее особенно тяготило. Почти все время она сидела в камере одна, никто ее не трогал. Время от времени ее выводили наружу, передавали колдунам. Однако никто ее ни о чем больше не спрашивал.
Иму ее особенно не донимал, хоть появлялся каждую ночь. Однако, несмотря на явную досаду ее медлительностью, не торопил и не угрожал.
Кристаллы находились у одного из чародеев под кожаным браслетом на предплечье. Накато заметила на третий день, как он их убирает.
И что прикажете делать? Разве что браслет снимать и потрошить
