Александр Казарновский - Поле боя при лунном свете
В это время парень в цицит посмотрел на нас, скривясь, пожал плечами и сказал:
– Опухоль не ругают, а вырезают.
– Как, убивать? И детей? – ужаснулась «русская».
– Зачем убивать? – спокойно сказал парень. – Трогательно распрощаться, скинуться на дорожку, чтобы обустроились ребятки на новом месте, и отправить в соседние страны. На одном стуле двое не уместятся.
– Откуда ты? – поинтересовался я.
– С « гивы ».
Ну вот, всё и прояснилось. Значит, это один из легендарных « ноарей гваот », парней, захвативших какие-то высоты и теперь их обживающих. Помните, ими Шалом восхищался? Часто такая « гива » или, как его по-русски называют, «форпост», создается на месте гибели кого-то из поселенцев. Иногда в другом месте, но тоже в память. Порой просто создается ядро нового поселения – без повода. К армии обращаются далеко не всегда. В любой момент эта самая армия может получить приказ уничтожить «форпост». Что частенько и происходит. Так что ребята предпочитают защищать себя сами.
Власти с новоявленными поселениями борются куда более решительно, чем с арабами, вся вина которых заключается в том, что им надоело играть в Новый Ближний Восток прежде, чем израильские большевики успели избавиться от таких рассадников мракобесия, как могилы наших предков, земли, на которых творилась практически вся наша «библейская» история, и Иерусалим с его Стеной Плача, что так раздражает наших борцов против национальной обособленности. При ликвидации «форпостов» полиции доставляет огромное удовольствие, бросив юных смутьянов в каталажку, смести их постройки, с таким трудом возведенные вручную, а затем еще сверху пройтись трактором, кроша всё, от посуды до очков и смешивая с рассыпчатой глиной обрывки книг Торы. Но ребята возвращаются к руинам, вновь и вновь восстанавливают свой новый дом и снова живут там, на этом клочке вечно нашей и их руками вновь возвращенной нашему народу земли, и спят посменно, в любой момент готовые отразить удар превосходящих их количественно в тысячи раз головорезов, живущих в окрестных деревнях, и руками, прежде привычными лишь к святым книгам да оружию, возделывают, возделывают эту землю, чтобы полулунные пейзажи Иудеи и Самарии стали таким же цветущим садом, как Кфар-Саба и Зихрон-Яаков.
Хасид крякнул, и машина остановилась. По левую руку, то есть за встречной полосой, высился искусственный обрыв, результат того, что дорога была проложена в горах. По правую сторону лежала долина, сейчас, по случаю хамсина, наполненная пылью. Сквозь желтый туман белели постройки – наши, конечно, не арабские. Амбулансы промчались мимо нас, но мы не двинулись с места. Полицейские ждали еще кого-то, а нам, лицам, не имеющим исторической ценности, перегородили путь.
Я снова набрал Дворин номер. На сей раз мобильный вообще не фурыкал.
– Нет связи – сказала репатриантка по-русски.
Я вылез из машины покурить. Хасид мрачно сидел, уперши руки в руль. Вокруг стояли «субару», «тойоты», «хьюнды», «фиаты», «форды» – дорога была забита. Сверху, наверно, создавалось впечатление, что разноцветные и разноразмерные четырехногие, вернее, четырехколесные существа отправились на первомайскую демонстрацию. Водители и пассажиры вышли из машин – кто курил, кто пытался позвонить по мобильному, кто – и то и другое. Связи не было, но каждый, будучи все-таки евреем, или, как половина русскоязычных жителей Городка, «сочувствующим», должен был убедиться в этом сам, поэтому со всех сторон слышался писк сотовых телефонов, неизменно заключающийся сокрушенным “ эйн клита ” – нет связи.
Я в отчаянии давил и давил кнопку SND, опять зеленую и опять красную. Двора, Г-споди! Предчувствие уже не то что бы спартанским лисенком грызло мне нутро, а прямо таки терзало меня Прометеевым орлом. Я больше не боялся, не переживал, я просто не сомневался ни секунды, что с ней что-то случилось, я это не просто чувствовал – я это видел!
– Ну что же мне делать! – воскликнула «русская», так же нервно, как и я, гоняющая палец с кнопки SND на кнопку END своего «оранджа». – Я должна сына забирать из садика, а вот торчу здесь и мужу не могу дозвониться – нет связи! Но ведь они не оставят ребенка одного на улице!
– Конечно не оставят! – убежденно поддержал ее я, хотя вовсе не был ни в чем убежден. Вдруг у меня блеснула гениальная мысль. Я сорвался с места и, перемахнув через ограждение из какой-то толстой жести, побежал к обрыву, за которым начинался спуск в долину. Пробежав метров триста, то есть половину пути от заграждения до обрыва, я снова нажал SND. В трубке помолчало, зашебуршало и послышался долгий гудок. Если бы ко мне в эту минуту прикоснулись смычком, можно было бы сыграть – настолько напрягся. Еще гудок. Еще гудок.
– Номер, на который вы попали, не отвечает.
То есть связь есть, но мобильный закрыт. Женщина у бордюра стояла, обхватив в отчаянии голову руками. Я добрел до ограждения и окликнул ее.
– Там, – я указал на площадку за ограждением, – работает.
Женщина кинулась туда со всех ног – точь-в – точь, как я только что. Передо мной проплыло лицо Дворы – прозрачно-голубые глаза, русые волосы, белизна улыбки… Лицо ее, как на фотографии школьного выпуска, кружилось в хороводе лиц тех, с кем я простился. Из тьмы вырисовывались и снова во тьму уходили лица Цвики, Авиноама… А теперь вот Двора.
Я поднял глаза. Как раз в этот момент женщина с «оранджем», стоя чуть не на краю пропасти, посмотрела на меня. Наши взгляды встретились, и она беспомощно развела руками – дескать, не пашет. Я поспешил к ней и протянул свой мобильный. Конструкция была та же самая – «моторола», но мой «пелефон» работал, а ее «орандж» – нет. Если эта книга увидит свет, сдеру с фирмы «Пелефон» за рекламу – лучшую из реклам – счастливое лицо матери, сумевшей дозвониться мужу в этой ситуации.
Когда мы вернулись в машину, первое, что увидели, было еще одно лицо – перекошенное от ярости смуглое лицо хасида, глядящего на проносящиеся слева, по полосе для привилегированных, автомобили прессы и телевидения.
– Тишкорет! Лживые журналюги! – проскрежетал зубами хасид. Потом он вдруг всех нас окинул взором:
– Все здесь? Больше я этих сволочей пропускать не буду, – объявил он и, тряхнув пейсами, дал газу. Машина выскочила на левую полосу, и, когда солдат-эфиоп справа и солдат-русский слева начали махать ему – остановись, мол, дальше ехать низ-зя! – промчался прямо между ними.
– Сейчас нам вслед начнут стрелять! – сказала в ужасе «русская».
– По мне свои уже стреляли, – констатировал парень с « гивы» .
