Александр Казарновский - Поле боя при лунном свете
Итак, я взглянул на холст, натянутый на подрамник. Ущелье на нем было таким же, как в жизни и не капли не таким. Камни были в точности, как… ну вон они лежат, но при этом на картине они были живые. И между скалами что-то текло и переливалось – вода не вода, свет не свет. Я пригляделся и понял – это дыхание земли. Земля тоже была живая. Горы, хребты, которые всегда казались мне похожими на лежащих слонов, на картине были пока еще контуром. После того, как они обретут плоть и кровь, ущелье станет чем-то вроде ноздрей Шомрона.
Когда мне было лет семь, я с родителями отдыхал на Черном море. И вот как-то раз на пляже – художник с мольбертом. Воспоминания детства – они ведь всегда светятся, словно краски у Куинджи. Вот и сейчас вижу – море, дюны, небо… и на картине тоже – море, дюны, небо. И всё, как настоящее. Я был потрясен, а мама взглянула и фыркнула: «Фотограф!»
Впоследствии, мотаясь по музеям, общаясь с матиссами, пикассами и модильянями я безголово прикладывал ко всему мамину мерку: тот, кто, как фотограф, копирует действительность – плохой художник. А вот сейчас, стоя над этою долиной – первым, кстати, клочком земли Израиля, который после выхода из Египта Вс-вышний передал в наши руки, – я понял, что мы с мамой были неправы. Фотографией была действительность. Жизнью – картина Йошуа. Она дышала.
Вот теперь можно вернуться к разговору. Тем более что он первый его продолжил:
– О чем ты? Я тебя не понимаю.
– Ты всё понимаешь, – ответил я, глядя при этом на варанчика, который сидел на сером покатом, похожем на пемзу, срезе покрытой лишайниками скалы, дергал вверх-вниз головою и цокал.
– Всё ты понимаешь! – повторил я. – Всё ты помнишь! И как я, дурак, три ночи подряд в кустах вон там, в лесу сидел – я махнул рукой в сторону гребня, за которым метрах в четырехстах начинался лес, чьи нижние ворота я когда-то «охранял». – И как мы в этом магазинчике в войну играли, и как Игоря оскорбили, и как я сотрясение мозга получил, а Игорь – удар ножом. Всё! Больше ловить некого. Может, этот чертов «Союз» и существует – единственное тому доказательство – покушение на Ави, но все твои домыслы про их агента – бред! А может быть и выстрел по Ави – совпадение. Тогда вообще всё просто – сидят какие-то кретины на сайте и блефуют. Скажи, если ты завтра в Интернете прочтешь, что у тебя стены заминированы, под камнем поселишься или среди лета суккот праздновать начнешь? Посмотри же, наконец, правде в глаза!
Он посмотрел в глаза, но не правде, а мне. Посмотрел снизу вверх, сжимая в руке кисть.
– А террорист, которого убил Игорь?
– А Авиноам? А те четверо, что с ним вместе убиты? А те, что убиты на перекрестке Пат? А в Натании? А под Хадерой? А в Еврейском университете в Иерусалиме? Всё это тоже по наводке таинственного агента? Или всё-таки признаем, что это арабские боевики бьют, кого попало? Нас уничтожают, понимаешь? Уничтожают! Как Гитлер! А ты играешь в Шерлока Холмса и ищешь логику там, где ее быть не может. Так вот, с меня хватит. В понедельник я отбываю в Москву на месяц, так что дальше за призраками будешь гоняться без меня.
Повернувшись к нему спиной, я начал карабкаться по камням и подобию тропок, обходя многометровые в поперечнике острова колючек, периодически размахивая руками для равновесия, и всё время недоумевая: и чего это я так взбесился?
За восемь дней до. 10 таммуза. (20 июня). 16:00
Взбесилось лето. Прорвало. Жгло так, что, казалось, некто пытается вместе с потом и душу из нас вынуть. Мой вояж по Кфар-Сабам и Петах-Тиквам в поисках подарков для Михаила Романовича начался, разумеется, с посещения Игорька, а закончился, после сувенирной и вещевой суеты, пошлым и позорным скатыванием на путь наименьшего сопротивления по принципу «Книга – лучший подарок». Этих лучших подарков у меня были две большие бело-зеленые сумки с надписью «Стеймацки». Диапазон содержимого простирался от «Гарри Поттера» до книги рава Телушкина «Еврейский мир». Особые надежды возлагались на «Эксодус», а вот зачем я волок Стругацких «Трудно быть богом» это и для меня самого было загадкой. Мишка ее в жизни читать не примется. Ну ладно, купил и купил.
От жары жутко разболелась голова с сотрясенными мозгами, даже поташнивать начало, как в первый день после встречи с Игорьковым кулаком. Меня шатало, в памяти всплывал трехчасовой давности разговор с Игорем, когда я ничтоже сумняшеся объявил, что буду добиваться предоставления ему израильского гражданства, как борцу с террором и спасителю еврейских жизней, а он как-то странно замялся – то ли не шибко верил в мои возможности, то ли не шибко рвался получать это самое гражданство. Кислородную маску, понятно, у него давно забрали, но с кровати он еще не вставал – так, посидит немного и снова вытянется. Некоторое время у меня в мозгу маячил его светлый образ на голубой простыне, причем, я бы сказал, суперсветлый: не знаю уж, что стряслось с его загаром, но лицо стало каким-то пронзительно-белым, белее бумаги, и на этом фоне круги под глазами, казалось, были нарисованы углем. Понемногу лицо Игоря трансформировалось в лицо Авиноама. При этом оно было залито лунным светом куда сильнее, чем в нашу последнюю встречу. Я вспомнил, о чем он мне тогда говорил, лежа у себя в комнате, и у меня пошла какая-то дневная греза. Мне почудилось, будто всё, что с ним произошло, было лишь тонко спланированным самоубийством. Он заранее знал о готовящемся теракте, намеренно подослал ко мне Юрку Виноградова, чтоб тот спровоцировал меня на звонок, и сознательно отправился на Гива-Царфатит, как перевалочный пункт на пути к Цвике. У меня, впрочем, хватило здравого смысла заключить свои сны наяву фразой «Здравствуй, шизофрения». Это помогло, и я частично пришел в себя.
Перекресток Яркон, откуда шла дорога на Городок, напоминал хорошую парную. Переходя дорогу, я всерьез размышлял, что произойдет раньше – хлопнусь ли в обморок или доберусь до нашей гористой Самарии, где жара это всего лишь жара, а не духовка, в которой будешь томиться до образования хрустящей корочки.
Стоя на «островке безопасности» в ожидании зеленого света, я обнаружил, что со стороны Петах-Тиквы, мерзко визжа, чередой гепардов-альбиносов мчатся «амбулансы». Завернув на Ярконе, они уносились в глубины Самарии.
– Что случилось? – спросил я стоявшую рядом девушку. Судя по длинной юбке, она была религиозная, а судя по длинным рукавам блузки – очень религиозная. Судя по цвету кожи – йеменка.
– В Городке был теракт, – ответила девушка.
Приехали.
– Как, в самом Городке?!
Г-споди, что с Дворой? Ведь как раз сегодня она не работает. Но и дома вряд ли сидит. А значит – группа риска.
