От дороги и направо - Станислав Борисович Малозёмов
На факультете журналистики, где я учился, даже актерское мастерство было. Не понятно к чему. И были у нас на семинарах крупнейшие журналисты братья Аграновские, Рубинов, Чайковская, великие спортсмены Третьяк, Петров, Рагулин. Они рассказывали о зарубежных странах, куда летали часто. Мастерство актера показывали любимые артисты Высоцкий, Хмельницкий, Золотухин с Таганки, да и сам Любимов пару раз приходил. Владимир Высоцкий приезжал на своём «мерседесе» цвета морской волны с перламутром и ставил его прямо перед парадным входом в главный учебный корпус, где у графа Шереметьева, наверное, была резиденция для приёма высочайших гостей.
В общем, я точно знаю, что ничего похожего по обособленности и элитарности на Высшую Партийную и Комсомольскую Школы наши в Союзе тогда не было. Даже МГИМО в этом смысле далеко отставал. Много чего ещё можно рассказать про ВКШ. Но я и так увлекся. Тем более, жизнь моя в номенклатуру так и не нырнула. Сбежал я от неё. На время…
И вот после неожиданных, но полезных приключений топал через пару месяцев после выпуска к муромскому лесу. В него жутко хотелось заглянуть. Начитался много и наслушался в детстве о чудесах чащобных, колдовских да волшебных. А когда из леса выберусь, сразу на трассу. Ловлю попутку до Владимира, где без билета в поезд не сядешь, а из Владимира рвану в сторону Москвы, на какой-нибудь мелкий полустанок, где прикинусь бедолагой, которого кондуктору станет жалко. И поеду прямиком домой поездом номер сорок три. «Москва-Кустанай-Алма-Ата.» Где мама ждет, отец, друзья, дочь, работа и родные мои желтые акации, и запахи нашего ветра, укротителя близких к городу степей.
Конец 17 главы.
Продолжение следует.
СТАНИСЛАВ МАЛОЗЁМОВ
ОТ ДОРОГИ И НАПРАВО
(Глава восемнадцатая)
Шел я, в общем-то, наугад. Почти наощупь. Мужик с парома, тренер по футболу, путь мне нарисовал только до села Благовещенского и до этой церкви. Дальше надо было самому выбирать, как попасть на трассу, проложенную до Владимира. Вариантов имелось три. Первый – двинуть вперед по берегу Оки вдоль леса. Он тянулся почти на 10 километров. Потом можно было обогнуть его слева, подняться вверх ещё на двенадцать километров и начинать ловить попутку. Против этой дороги я сформулировал для себя предположение, что сразу за лесом к трассе не будет даже тропинки. Потому как на ближайшем к нему ландшафте лежали разнообразные сёла и поселки. И от них уж точно бежали грунтовки до шоссе. Но далеко эти селения от леса или прямо под ним я понятия не имел. Можно было повернуть и сразу вляпаться либо в болото, либо в сорняк по пояс. Дошел бы тогда до трассы к ночи. Второй вариант экономил мне расстояние. Напрямик через лес от церкви я бы прошел всего двенадцать километров. Но вот прошел вообще бы или нет? Как идти я не знал, что за путь эта сказочная муромская чаща, тоже неизвестно. А спросить некого. Кроме туристов даже коровы не паслись рядом. Они бы хоть что-нибудь да промычали бы насчет смысла ломиться сквозь просторное жилище леших, соловьёв свистящих и аналогичных упырей. Поэтому двинул я по левому краю. От берега, мимо Мурома, по жиденькой тропке, которую натоптали либо гномы-лилипуты, либо кто-то очень пьяный брёл от реки домой в Муром на карачках.
Карты я не имел. Но рязанский спортсмен ещё на пароме мне намекнул, что на восемнадцать километров выше Мурома, где и лесу конец, стоит большое село Борисоглеб с невиданной красоты церковью и мрачноватым древним монастырём. Да и тётка-туристка тоже приключения подруги Машки с ухарем живописала именно в контексте той борисоглебской стороны. Портфель свой я метнул за спину в противовес, наклонился вперед, чтобы инерция движения не замирала, и бодро чесал вперед. Слева под Муромом, в зоне природного отдыха для туристов, лепились к одиноким, но раскидистым деревьям, всякие забегаловки, кафушки мелкие и пельменные. Откуда-то из-за них выползал и над землёй плавно плыл в лес запах шашлыка, лука резаного и уксуса. Пройти эту полосу соблазна было так же тяжко, как полосу препятствий на ученьях в армии. В последний раз я ел шашлык в Кусково, приусадебном парке Шереметьева. Там туристам, стадами набегающим на удивительной красоты дом приёмов гостей и на красный итальянский особняк во дворе, его жарили чуть ли не под каждым деревом.
Глотая слюну, выделяющуюся строго согласно учению Павлова, пронесся я через это сладострастное препятствие и, пробежав ещё метров пятьдесят, сел на траву и стал слушать звуки. Из Мурома попутный ветер транслировал магнитофонные музыкальные шлягеры последних пяти лет, сигналы автомобилей, дамский хохот, заряженный коньяком или сухим вином до высоких нот и могучей силы, и неясные хрипловатые реплики сильной половины человечества, тоже облагороженные парой стаканов «столичной».
Из леса, начинающегося метров через десять от меня, слышно было только истеричное, похожее на призывы базарной продавщицы свежего молока и густой сметаны, пение какой-то крупной, судя по голосу, птицы и тихие шорохи, падающие от верхушек неизвестных мне высоких деревьев с сизыми стволами и зеленовато-фиолетовыми листьями.
Пришибленный дерзкими и вкусными запахами из зоны отдыха, я машинально открыл портфель и сунул в него руку, чтобы отломить кусок от начатого давно пряника. Вместо него под руку попалась бутылка. Это Толян, вор-виртуоз, ещё на берегу незаметно заложил в портфель воду, налитую в ватаге. Без воды, о чем я и не подумал второпях, было бы мне рано или поздно кисло. Культурно и образно говоря. Сметал я под три глотка из бутылки кусочек пряника и стало мне легко и весело. Сытый, удачно проскочивший почти до владимирской трассы, впервые прокатившийся на пароме, поболтавший с литературно одарённой туристкой, нанюхавшийся всех запахов хорошей еды из кафешек, сидевший на травке возле легендарного муромского страшного и фантастического леса – это был я, бывший слушатель ВКШ, бывший уже корреспондент « Ленинской смены», бывший работяга из рыболовецкой артели, а теперь «вольный казак», которого хоть вперед кидай судьба, хоть в сторону, а он, воодушевленный свободой последних на пути к дому приключений, долетит теперь до малой родины как телеграмма-молния.
Я закрыл портфель, отряхнул с белых штанов крошки нескончаемо пряника и капли воды, поднялся, потянулся, закурил с удовольствием и стал искать взглядом место, подходящее для
