От дороги и направо - Станислав Борисович Малозёмов
Это тебе смогло простить государство. Раньше на волю выпустило. То, что ты обокрал не очень обеспеченных людей, тебе может простить и твоя перевоспитанная совесть. Не простит только Бог. В которого ты не веришь. И я не прощу. Потому что в него верю. И потому, что ненавижу вас, воров всех уровней. Все вместе – что вы со страной сделали!? Такую богатейшую и сильную, вы, все вместе, от государственных воров до вас, карманников и домушников, опустили как шваль последнюю, все перья из неё повыдергивали. И только благодаря вам, мерзавцам, страна наша становится нищей и больной. А поднимется ли? Пока такие как ты есть наверху, которые тащат миллионами, и в середине массы людской, и вы внизу, карманы да сумки шмонающие, страна загнётся. Из великой в нищую попрошайку превратится.
Поэтому я сделаю всё, чтобы именно такие как ты, склонные к лидерству, авторитетные воры, не вылезали из зоны.
-Я не собираюсь больше украсть даже копейку,– сказал я тяжело и серьезно. – Я больше не могу и не хочу.
– В общем, готовься к худшему.Ты сядешь снова. С увеличением срока. Это я тебе не просто обещаю. Я клянусь. Сделаю всё.
Он повернулся и пошел в обратную сторону, надевая на непослушные кудри фуражку и пожимая плечами.
С этого дня целый месяц я прожил в каком-то непонятном, но очевидном кошмаре. У меня набралось одиннадцать серьёзных замечаний по несоблюдению режима, по оскорблению поселенцев, рукоприкладству и антисоветским призывам к бывшим заключенным с попытками организовать бунт. Я был замечен в краже с завода мешкотары в количестве трехсот штук с целью продать их на вещевом рынке. По этому факту возбуждено уголовное дело, ведется следствие.
Я зашел к Володину, прождал в приемной час, а когда попал к нему, то он даже не стал разговаривать на тему всего этого блудняка.
– Я тебя предупреждал, – тихо сказал он. – И я не шутил. Крутись теперь сам.
На следующий день утром я вышел из общаги, сделал три круга вокруг квартала, убедился, что хвоста нет и только потом бегом побежал из города. На трассе поймал попутку, доехал до Питера и, никуда не заходя, рванул на вокзал. В кармане было тридцать рублей. Можно было доехать до любой точки СССР. Самый ближний поезд был на Горький. Туда я и поехал. В городе походил по кремлю, полюбовался и спросил прохожего, как пройти к Волге. Очень хотелось увидеть эту былинную чудо-реку. Прохожий молча показал на угол кремля и согнул ладонь вниз. Через десять минут я стоял на берегу и не верил сам себе, что я гляжу на великую Волгу. Сел. Просидел рядом с берегом часа три, вдыхая аромат огромной воды и слушая пение волн.
По берегу ходили люди в желтых и оранжевых жилетах. Я подошел к одному. Он стоял возле бакена и прилаживал к нему цепь, на конце которой был прикреплен большой якорь.
– Слушай, батя! – крикнул я, перешибая голосом гудение волн. – Где бы мне на Волге работу найти?
– На Волге не найдешь, – бакенщик с трудом приподнял якорь и достал из-под него застрявшую цепную петлю. – Глянь туда. Видишь, слева течет река Ока, а вот здесь соединяется с Волгой. Место зовется Стрелкой. Вот ты иди вверх по Оке против течения. Через километр поднимешься на берег. Там автобусная остановка, Езжай до города Павлово. Там спустишься за пристанью на берег и иди прямо. Наткнёшься на бригаду людей. Там четыре или три человека сейчас. Это рыболовецкая артель. Ватага. Там работа есть. Я сделал всё, как сказал бакенщик. И пришел к Наилю, Дмитрию Алексеевичу и Пахлавону. Дождались вечера. Приехал бугор. Ватаг наш. И взял меня. Был 1975 год. А мне тридцать восемь лет. Кроме этих лет у меня не было ничего. Ни паспорта, ни денег, ни желания жить. А потом прошло два года и я сросся с этим берегом, этой рекой и людьми. Сорок лет – сто сорок бед. Но я про них начинаю забывать.
Уже виден был приближающийся паром. Толян приказал мне проверить билет. Я проверил. Мы стояли на пристани, к которой тихо подкрадывалась спарка из катера-тягача и огромной баржи. Причалил паром и люди вперемежку с машинами стали прорываться на него, как будто шел бой и враг уже готов был сдаться.
– Напишешь до востребования Антропову Анатолию Сергеевичу?
– Обязательно! Привет всем нашим передай. Приеду – напишу.
Мы обнялись и я почти последним спокойно взошел на паром. Через полчаса Толян мне уже махал рукой с уходящего назад берега, а я тоже махал портфелем Толяну и думал о том, что от Мурома пойдет отсчет моим новым и, хорошо бы, полезным и удачным приключениям, ведущим меня всё ближе и ближе к дому.
Глава семнадцатая
На пароме было весело, как на свадьбе до первой драки. Впереди, ближе к носу, кто-то громче гусей уговаривал гусей, которых вёз в больших клетках с деревянными прутьями, не орать так громко. Но это ему казалось так, потому, что рядом с клетками стоял. А по-настоящему громко, даже буйно, верещали две тетки шагах в десяти от меня. Одна кричала, что Мишка сволочь последняя и желала ему провалиться сквозь всё и там потом издохнуть. Вторая возражала чуть громче и визгливей. Она верила в Мишку и матом предполагала, что пить он завяжет и человеком станет ещё лучшим, хотя и сейчас хороший.
– Он же Наташку твою по голове не бьет даже когда нажирается, как свинья? Два раза-то и бил всего. И то по горбу! А она ему штаны не зашивает, когда он их рвет на работе!
– В пивной он их рвет! – надрывалась первая, залетая голосом в третью октаву, почти в колоратуру. – Они там дерутся так, что одёжку насмерть рвут, не починишь. И Мишка твой – главный зачинщик в мордобое. Не зря его с работы турнули. Он и там с похмела бригадира в стог соломы воткнул. Одни ноги торчали. Три мужика его оттель выковыривали. Тьфу!
На тёток никто не обращал ни малейшего внимания. Посередине парома от кормы до носа почти в два ряда стояли машины. Молча стояли только они. А со всех сторон песни лились на два, даже на три голоса.
