Чугунные крылья Икара - Борис Вячеславович Конофальский

— Вот я уже сейчас выламываю дверь, — пообещал Карло, — и тогда готовься, я тебе такую полицию сделаю… Я даже не знаю, что я с тобою сделаю.

— Ой, да что же это такое происходит, — запричитал хозяин жилища и, набравшись храбрости, заблеял козлом. — Полиция, убивают! Убивают, что же это такое творится, я не понимаю. Человека убивают прямо в его собственном доме.

— Прекрати орать, придурок, это я, Карло Джеппетто, — произнёс шарманщик.

— Синьор шарманщик? — с некоторым облегчением спросил человек из- за двери.

— Да-да, дурья морда, это я. Открывай. Разговор есть.

— А какой у вас ко мне разговор в это время, ведь ночь на дворе.

— Утро уже, рассвет скоро. Откроешь ты мне дверь или я так и буду тут торчать?

— А вдруг это не вы?

— А кто же, идиот?

— Ну, я не знаю, может, грабитель какой? — предположил обитатель хибары.

— Ха-ха, — засмеялся шарманщик и тут же поморщился. — Ох, голова у меня болит. Какой, к чёрту, грабитель, у тебя, дурака, кроме крысы ничего нету.

— А вы не могли бы, синьор шарманщик, отойти чуть-чуть от двери.

— Это ещё к чему?

— А я погляжу на вас в щёлку. Если это вы, сразу отопру.

— Ты, свиное анальное отверстие, или ты мне откроешь дверь, или я её вышибу. После чего я вышибу тебе мозги, зубы и выдавлю глаза.

— Ой, мамочки!

— А ещё через рот вытащу тебе твой мешок, который у нормальных людей называется желудок, и забью тебе его в зад для лучшего пищеварения. Ты меня понял?

— Да, понял. Кажется, вы и вправду тот, за которого себя выдаёте, — сдался сиделец и открыл дверь.

Шарманщик вошёл в тёмную и вонючую конуру и произнёс:

— Ну и воняет тут у тебя. А ну-ка зажги свет какой-нибудь.

Обитатель лачуги несколько секунд копошился в темноте, пока, наконец, комнатушку не озарил хилый свет лучины.

— Ты так и ходишь в одном ботинке? — спросил Карло, усаживаясь на ящик и поудобнее укладывая свою деревянную ногу.

— Я в темноте не смог найти другой, — ответил Джузеппе Фальконе.

— Хватит брехать, уродец. Я тебя помню ещё сопляком, у тебя тогда были сопли, драные штаны вроде этих, что сейчас на тебе, и неизменно один ботинок. Время идёт, а ты всё такой же.

— А чего вы ко мне припёрлись, синьор музыкант? — спросил Джузеппе.

— Я слыхал, что ты одно время ошивался с моим сынком?

— Ой, — только и смог произнести Фальконе.

— Вы с ним были в кентах, говорят?

— Ой, мама.

— Обтяпывали всякие грязные делишки, поговаривают?

— Брешут, — Джузеппе мелко перекрестился, — истинный крест, брешут.

— Да не вибрируй ты, а то в морду дам, — пообещал Карло.

— Ой, да за что же? Я с ним давно уже никаких дел не имею. Ни-ни… Что вы… Он человек опасный.

— Ладно-ладно. Про опасность — это понятно, ты давай рассказывай, где он сейчас ошивается. Дельце у меня к сынку имеется.

— Оно понятно, — закивал головой Фальконе. — Как же отцу с сыном да дел не иметь. Родная кровь, она, как говорится, зовёт.

— Заткнись, шавка. Отвечай по существу. Говори, где он бывает да с кем, да чем занимается?

— Вот уж не знаю…

— Убью.

— То есть чем сейчас занят, не ведаю… Ну честное благородное слово…

— Убью.

— Раньше налётами промышлял.

— Дальше.

— На порт крупный налёт совершил, много кофе взяли… Ещё по мелочи там…

— Ясно. А с кем он сейчас в друзьях?

— Сынки мамаши Терезы у него в подручных. Знаете, такие мордовороты — во! Силы невиданной люди.

— А я-то думаю, где я этого кучера видел? Вон оно как, оказывается. А ещё кто?

— Лука. Да, Лука Крючок, — Фальконе сморщился, — пренеприятнейший гад, такой едкий, такой подлый, вечно всё вынюхивает и выглядывает.

— Не знаю такого, — попытался вспомнить неизвестного человека Карло. — Нет, не знаю.

— Ну как же не знаете, мерзкий был такой пацан, на рынке ошивался вечно.

— Рыжий такой, конопатый, — вспомнил шарманщик.

— Точно-точно.

— Арбузами промышлял который?

— Он, — кивнул Джузеппе.

— Помню, вечно у бабьих сортиров ошивался.

— Точно-точно.

— А ещё кто?

— Рокко Чеснок. Зверь, чистый зверь, хотите верьте, хотите нет. Ему, отморозку, христианскую душу загубить один плевок, не больше. А как он над бедными цыганами измывался, — Фальконе даже покачал головой от возмущения. — Как даст по морде, как даст… Ну, чистый зверь.

— Знаю, слыхал, — сказал Карло. — Кто ещё?

— Альварес.

— Контрабандист Альварес?

— Ну да, я и говорю, Альварес, тоже ещё тот душегуб.

— Да-а-а, — задумчиво произнёс шарманщик, — хорошая у них банда. Что скажешь, Джузеппе?

— Ужас! Ужас, а не банда. Я, конечно, ничего такого… Но поговаривают, что это они убили Паоло Рыжего и даже рэкетира Туза. И даже… — тут Фальконе замолчал.

— Ну?

— Поговаривают, как будто это они взорвали Томазо Рыбака.

— Ну, это брехня, — не поверил Карло. — Всем известно, что Томазо взорвался на морской мине, что с войны осталась.

— Я тоже так думал, но люди говорят по-другому, — тут Джузеппе понизил голос до шёпота. — А ещё говорят, что сам дон вашего сынка сильно уважает.

— Ну, это уж ты хватил, — опять не поверил шарманщик и призадумался: «А может, и вправду сынок крут стал. А как же не крут, если коляска у него роскошная, часы золотые да шмотки. Неужто мой деревянный обормот в люди выбился?», — размышлял Карло, а вслух произнёс: — Неужто парень мой крутым стал?

— Как есть, крутой, — подтвердил Фальконе, — ни убавить ни прибавить

— большая фигура.

— Большая, говоришь, фигура? — задумчиво переспросил Карло.

И навалилась на старика злость, и не давала ему мысль покоя, что сынок — родная кровинушка — богатым стал, а о батьке ну нисколько не заботится, сволочь.

— Большая фигура, да дура, — зло сказал музыкант.

— Ну, это уж вам виднее, отец всё-таки, — дипломатично произнёс Джузеппе.

— Ты, слюнявый, вот что, ты о нашей беседе никому ни гу-гу. Усёк?

— Как можно, конечно.

— А то… — Карло встал, сжал кулак и поднёс его к носу собеседника. — Ты меня понял?

— Понял, чего же… Я не корова какая-нибудь непонятливая.

— Ну ладно, пойду я, — сказал шарманщик.

— Синьор Карло, — заискивающе начал Фальконе, — а не найдётся ли у вас в знак нашей дружбы каких-нибудь ненужных вам полсольдо? Я отдам…

Карло остановился в дверях, испепеляюще поглядел на жалкого человека и ответил:

— Всё-таки врежу тебе разок, больно уж ты противный.

И дал в глаз Фальконе. Тот полетел на пол со стонами и причитаниями и потушил лучину. Стало темно, а шарманщик плюнул в сторону причитаний и вышел на