Холодная комната - Григорий Александрович Шепелев
Старшая сестра и Ребекка дико дрались. Катаясь по берегу, они драли, кусали и молотили одна другую, как ненормальные. На песке была кровь.
– Вы что, совсем дуры? – вскричала Лиза и бросилась разнимать. Но какое там! Куда легче было бы оттащить быка от коровы. Изломав ногти, Лиза схватила чью-то рубашку, и, намочив её, со всей силы хлестнула каждую из дерущихся раз по двадцать. Это их успокоило. Отпустив Маришку, Ребекка вытянулась и, бурно дыша, прикрыла глаза рукою. Маришка встала и вяло пнула её. Потом поплелась купаться. Глубоких ссадин ни на одной из них видно не было.
– Кровь откуда? – спросила Лиза, когда Маришка нырнула.
– Трудно сказать, – был ответ Ребекки. Однако, младшая панночка догадалась, откуда кровь. Придя в бешенство, она стала грязно ругаться и избивать скрипачку ногами. А той, казалось, того лишь и надо было. Ухватив панночку за лодыжку, она свалила её, прижала к песку, и – клещом всосалась ей в рот. Мотнув головою, панночка отчаянно завизжала, стиснула бёдра. Рука негодницы оказалась крепко зажатою. Лиза же, имея возможность пользоваться обеими, стала зверски её душить.
И тут со Днепра донёсся ужасный вопль. Противницы вздрогнули, и, похолодев от страха, вскочили. Не прекращая кричать, Маришка стремительно плыла к берегу. По её лицу стекала вода. Большие глаза казались стеклянными. Там, где было уже по пояс, старшая панночка продолжала плыть и не умолкала. Лишь задев дно коленками, поднялась. Но тотчас упала, хлебнула носом воды. Ребекка и Лиза вытащили её на берег. Она была без сознания.
Глава девятая
Так затянуло Настю в коряге на глубине полторы сажени, что пятерым здоровенным хлопцам пришлось целый час работать. Старые казаки стояли на берегу, и, крутя усы, следили, как хлопцы выныривают за воздухом, а потом ныряют обратно – растаскивать да рубить коряги. Наконец, тело было извлечено. Не дав хлопцам времени натянуть штаны, притащились бабы. Плакали только две Настины подруги. Все остальные ахали и вздыхали, глядя на её тело. Пришла Ясина, изрядно пьяная. Прибежали Ивась с Грицком. Приковылял поп.
– Кто нашёл утопшую? – спросил он, обводя всех взглядом.
– Старшая панночка, – сказал кто-то.
– А где она?
– Отвели домой. Она не в себе.
– Она одна плавала?
– Нет, с сестрой. И с жидовкой.
– Ну вот, опять беда приключилась от жидовни! – сказал поп и плюнул. Старые казаки, кивнув, закурили трубки.
– Мне она сразу не по душе пришлась, – заявил Дорош, – это всем известно.
– Ах, боже ж мой, боже ж мой, – вздохнул утешитель, – видать, так Богу угодно!
Третий казак, Явтух, качнул головою и сказал:
– Да!
Четвёртый, Спирид, искоса взглянул на Ребекку. Она стояла в сторонке, опустив голову с растрепавшимися от ветра чёрными волосами, и вся была в своих мыслях.
Тело отнесли в хутор, обмыли и обрядили в белое. Но нести его в церковь поп запретил.
– Да ты что, сдурел? – насел на него Явтух, – тебе пан за это все кости переломает!
– Не пан указ мне, а Бог! – стоял на своём священник, – или ты не слыхал, что самоубивцев не отпевают?
– Она ведь панская дочка, дурень!
– А мне – хоть царская, один хрен! Да и не слыхал я, чтоб пан хоть раз назвал её своей дочерью.
– А с чего вы, дяденька поп, пришли к заключению, что она утопилась? – подала голос Ребекка, стоявшая среди женщин, которые обряжали Настю, – может, её кто-то придушил? А может, она просто поскользнулась да и упала в реку, да и не выплыла?
– Пошла прочь, отродье жидовское! – заорал священнослужитель, раскрыв рот так, как не раскрывал его и за ужином, когда девка ставила перед ним молочного поросёнка с хреном, – тебя забыли спросить о правилах христианских! Конюху скажешь, чтоб он в субботу тебя хорошенько выпорол! Яська, сука! Нашла, с кем панночек отпустить! Совсем упилась!
– Скажу, – безропотно согласилась Ребекка и отошла, ловя отовсюду мрачные взгляды. Вернувшись в хату, она застала панночек за столом. Маришка рыдала, опустив голову. Лиза ела холодец с кашей. Ей также было невесело. Конопатая девка, которая утирала Маришке глаза и нос, по знаку Ребекки вышла. Её за дверью ждал парубок.
– Поп не хочет отпевать Настеньку, – сообщила Ребекка, сев. Лиза удивилась.
– Совсем дурак! Ну, и ладно.
– Меня велел наказать в субботу.
– Тебя бы надо убить за то, что ты сделала!
Тут пришла и Ясина, которая очень долго о чём-то переговаривалась с Ивасем возле конюшни.
– Скажи спасибо, что я сейчас хочу спать, но когда проснусь – берегись, – сказала она, обращаясь к Лизе, после чего прошла в спальню сотника и закрыла за собой дверь.
– Тебя бы надо убить, – повторила Лиза.
– За что меня убивать? – вспылила Ребекка, – сами вы обе как будто не хороши! Уже не девчонки малые, а девицы!
– А вот я всё расскажу отцу, как приедет! Пусть он рассудит, кто из нас виноватее.
– А тебе разве есть что рассказывать? – вдруг со злобой спросила старшая панночка, вскинув голову и взглянув на сестру сквозь слёзы на вспыхнувших, как у дикой кошки перед прыжком, глазах, – неужто бычок на рог тебя насадил, когда ты к Грицку подбежала голая? Я боюсь, отец не поверит и самого Грицка насадит на свою саблю!
– Нет, про себя мне рассказать нечего, – отвечала Лиза, до крайней степени удивлённая такой речью, а также тем, что сестре известно про её встречу с Грицком.
– Ну а про себя сама расскажу! Язык, поди, есть. Не веришь – спроси её!
Кивнув на Ребекку, Маришка встала и вышла. Лиза была ошеломлена.
– Хватит уже жрать, давай заниматься музыкой, – предложила Ребекка, взяв с лавки скрипку. Панночка согласилась. Занятие шло до вечера, к недовольству Ясины, которой начала сниться несмазанная телега. Долго смотреть такой скверный сон было невозможно, и молодая вдова проснулась с тяжёлой головной болью. Не испытала радости от знакомства Лизы со скрипкою и Маришка, к вечеру возвратившаяся с довольной рожей и таким запахом изо рта, что даже Ясина, пившая за столом горилку, сморщила нос.
Ужинать Ребекка пошла в людскую. Это название получила большая хата, принадлежавшая прежде пасечнику, который пьянствовал так, что пчёлы решили избавить от него мир, что благополучно и сделали. Никакой родни у мертвеца не было, и его просторную хату, сломав в ней перегородки, стали использовать для застолий. В тот вечер там собрались детишки, старые казаки и бабы. Одна из них, которую называли Шепчиха, вынула из печи огромный горшок с галушками, а другая, Гапка, перемешала их со сметаною. На столе стояла
