Эмилио Сальгари - Сокровище президента Парагвая
Но тут встал вопрос: с каким риском сопряжено это предприятие? Ведь спуск воздушного шара достигается единственным путем — выпуском газа, и так как запасы газа возобновить нет возможности, то, значит, нечем возместить потерю подъемной силы. Правда, на шаре есть известный запас балласта, однако потеря высоты может произойти так быстро, что потом уже не поможет и выбрасывание балласта. Но что будет с шаром, если спуститься? На спуск может уйти вся сила шара, а затем, когда шар, найдя, предположим, благоприятное течение, поплывет к земле низко над поверхностью моря, он может встретиться с крейсирующей у берегов эскадрой врагов и подвергнуться опасности быть расстрелянным или — что ничем не лучше — рискует опуститься на виду у неприятеля на его же территории.
С другой стороны, благоприятное течение можно найти не только внизу, но и наверху; для достижения же более высоких слоев атмосферы придется затрачивать не драгоценную силу, а балласт.
Взвесив наскоро все эти соображения, аэронавты решили прибегнуть к подъему и стали выбрасывать балласт.
Но это привело к совершенно неожиданным последствиям: шар, казалось им, только вздрагивал при каждом выброшенном мешке песка, но не поднимался. По крайней мере, они не чувствовали этого. В нетерпении они начали обращаться с балластом совершенно без всякой осторожности. И вдруг почувствовали странные симптомы: стало звенеть в ушах, перед глазами поплыли красные и зеленые круги, ноги стали отказывать, руки тряслись, сердце замирало.
— Я задыхаюсь! — раза два или три сказал юнга.
— Потерпи, мальчик! — ободрял его матрос. — Потерпи! Вот понесет нас к суше, тогда тебе сразу будет лучше.
И опять выбросил мешок балласта.
— Диего… Я… я… не знаю что… что со мной! — вдруг слабо вскрикнул Кардосо.
— Что такое?
— У меня, кажется… лопнет сердце… Диего!.. Ой!.. Диего! Я… я умираю!
Кардосо вскочил, запрокинулся навзничь и упал на руки подхватившего его Диего. У него на губах выступила кровавая пена, глаза закатились, жилы на шее напряглись, словно переполнившись кровью, грудь вздымалась тяжело и неровно, и бледные, дрожащие, покрытые холодным потом руки судорожно впились в ворот, не имея сил разорвать его.
Мальчик странно хрипел.
Встревоженный ужасным состоянием своего любимца, матрос закричал:
— Сеньор Кальдерон! Сеньор Кальдерон! Кардосо умирает! Помогите! Помогите!.
Но от Кальдерона ожидать помощи было нечего: он сидел бледный как полотно, не в состоянии пошевельнуться, и дрожал всем телом. Казалось, с ним должно было случиться то же самое, что и с мальчиком, и он в любое мгновение мог потерять сознание.
— Господи! Мадонна! Да что с нами? И у меня… Ох! И у меня кружится голова и дышать нечем! — простонал Диего, чувствуя, что силы изменяют и ему.
— Кажется… мы… ошиблись! — пробормотал Кальдерон. — Кажется, мы поднялись слишком… Слишком высоко…
Диего бросился к барометру и прошептал:
— Десять тысяч метров… Десять километров…
В самом деле, шар, освободившийся от балласта, незаметно для неопытных аэронавтов поднялся на головокружительную высоту в десять километров над уровнем моря, где для человеческих легких не хватало уже воздуха и где царил сильный холод, леденивший кровь в жилах.
С каждым мгновением шар уносился все дальше и дальше, выше и выше, словно собираясь совсем покинуть землю и унестись к звездам…
Инстинкт самосохранения заставил матроса припомнить все, что ему говорил об управлении шаром капитан Канделль. Он вспомнил, что надо отыскать веревку, ведущую к клапану, и дернуть ее. Но где эта веревка?
Обезумевшими глазами он глядел вокруг, ища веревку от клапана.
Кажется, эта? Он дернул первую попавшуюся на глаза веревку.
Нет, не поддается…
Другую… третью…
Шар каждый раз вздрагивал.
Корзина колыхалась…
— Нет, не эта, не эта! — с отчаянием бормотал Диего, чувствуя, что силы его покидают, сердце готово разорвать грудь, глаза уже почти ничего не различают.
Кардосо, потерявший сознание, давно уже лежал, словно труп, на дне корзины.
С отчаянием схватил Диего какую-то отдельно спускавшуюся сверху в корзину пеструю веревку и рванул ее. Послышался резкий свист, и шар остановился в своем стремительном подъеме, потом начал быстро опускаться, почти падать. Он быстро терял газ, уходивший десятками кубических метров в минуту, терял подъемную силу, правильнее сказать — терял свою жизнь.
Не прошло и получаса, как он уже находился в такой атмосфере, где пассажирам больше не грозила опасность задохнуться от недостатка воздуха. Они плыли теперь на высоте не более одного километра над уровнем моря.
Но кругом по-прежнему расстилался океан; не было видно и следа земли. А шар все опускался и опускался…
Опомнившись, Диего закрыл клапан, выбросил несколько мешков балласта из значительно уменьшившегося запаса, и тогда шар перестал падать.
По всем признакам, теперь аэростат находился на очень далеком расстоянии от берега, и его по-прежнему продолжало относить в глубь моря. Значит, аэронавтам грозила опасность опуститься на поверхность воды и утонуть, выбившись из сил.
Оставалась еще одна надежда: быть может, покажется какое-нибудь судно, обратит внимание на падение шара, подойдет на помощь.
— Однако мы можем попасть в руки аргентинцев? — спросил Кальдерон.
— Ни в коем случае! — отвечал решительно моряк. — Кто может заподозрить нас? Предположите, что в самом деле нас подберет даже аргентинское или бразильское судно. Разве на наших лицах написано, что мы — приверженцы Солано Лопеса и что мы бежали?
— Да, но никакого судна не видно! — уныло ответил агент.
— Постойте… Не видно? Нет, я вижу… И это судно направляется к нам! — ответил моряк.
Присмотревшись внимательнее, Кальдерон и уже оправившийся от припадка удушья Кардосо подтвердили заявление Диего: с запада, то есть не от суши, а с моря, по направлению к медленно спускавшемуся шару быстро двигался какой-то черный предмет. Но расстояние пока было так велико, что трудно было определить, какое это судно.
Прошло около получаса, и Диего, внимательно наблюдавший за всем происходящим, вскричал:
— Что за чертовщина? Это не парусное судно, потому что на нем не видно не только парусов, но и ни единой мачты…
— Ну так, значит, пароход! — отозвался Кальдерон.
— Но не видно и трубы, нет и следа дыма. Мчится со скоростью пятидесяти узлов в час.
— Вероятно, судно какой-нибудь новой, нам еще не знакомой конструкции.
— В первый раз слышу о судах без мачт, без труб, без колес! Нет, это какая-то чертовщина, говорю я вам! — ворчал моряк.
