Юрий Шамшурин - В тайге стреляют
Потом для очистки совести принялся ругать стрелков:
— А вы чего, идиоты, смотрели! С бабами вам сидеть, а не воевать. Буркалы позакрывали и палят, чучела гороховые!
Старый якут смиренно ответил:
— Мы маленькие люди, мы простые солдаты. Начальник сказал — мы сделали. А не сделаешь — начальник еще хуже ругаться станет.
— Вот что, братва, — предупредил всех Васька, — держать язык за зубами! Кто сболтнет — худо будет!
Вскоре сычевская группа добралась до станка. Отрядники кучей забились в одну юрту, на все вопросы, словно онемевшие, отвечали молчанием. Около них собрались любопытные. Несмотря на близкий рассвет, повстанцы не спали. Но так и не удалось никому узнать, что же произошло недалеко отсюда.
Васька боком, неуверенно пролез в домик почтового чиновника, разделся, протянул к камельку озябшие руки, шумно прочистил нос. На его приход никто не обратил внимания.
Лишь Павел, приподняв занавеску, заметил Сыча — очевидно ждал, — и глазами спросил: «Сделал?»
Васька успокаивающе махнул рукой и пальцем показал на пол.
— В молодости я отчаянный был! Помню, в юнкерах еще... — продолжая, видимо, давно шедший разговор, приглушенным тенорком сказал Станов.
— Вот я отчаянный был — это да! — неожиданно для себя вмешался в беседу Васька и решительно шагнул к столу.
Услышав голос адъютанта, Артомонов привстал:
— Пришел, а чего молчишь? Все в порядке?
— Лучше не обстряпаешь, руки только замерзли!
— Ну грейся! Эй, хозяин, чаю сделай, да покрепче завари! Мы за компанию не откажемся по стакашку пропустить.
За чаем Сыч рассказывал свои похождения. Его слушали не прерывая. Все равно делать нечего, а спать неохота,
— Я с детства начал колобродить, — разглагольствовал Васька, польщенный общим вниманием, — сам-то я иркутский. Отсюда не очень далеко... Помню, отец меня в гимназию определил. Я сначала ничего, на уроки ходил. Четыре года с учебниками бегал, а потом надоело мне. Решил бросить учебу. Батька ни в какую — учись и баста! Я туда-сюда — никак. Учись! Несколько раз с меня шкуру спускали. Да толку мало! Я, значит, по-своему кумекал: так или не так, а из гимназии меня вышибут: здорово баловался. И надумал я дать тягу из родительского гнезда, как в одной книге писали. Прихватил я у отца полтысячи, нашел дружка и подались мы с ним мир смотреть. Шатались по свету около года. Во многих городах побывали. А потом я дружка где-то потерял. Наверное, к «соловьям» попал. Вот когда меня прижало! Ни денег, ни жратвы, хоть вой у полиции под носом. К счастью, война началась. Я добровольцем сунулся. Сначала ничего было: больше в тылу околачивались. А потом, как поперли нас на передовую, крепко я сдрейфил. «Нет, думаю, тикай Васька обратно!» И — смылся! Так и не узнал никто. До семнадцатого года перебивался кое-как, а там лафа пошла. Вижу, красногвардейцы сколачиваются, ну и я за ними. Шамовка неважная, но была. А потом дисциплину поджимать начали. Не тронь, не возьми ничего. Ходи, как святой. А у меня спичечной коробки в загашнике не было. На золотишко кое-что достать можно было. Иду, значит, как-то, смотрю: дамочка навстречу шагает и на шее у нее золотой медальончик и золотая цепочка. «Ага, думаю, меж пальцев не проскочит». Подошел к ней и этак вежливо обращаюсь: так, мол, и так, уважаемая мамзель, революция требует золото, снимайте ваше украшение. Она ни в какую — не дам, и все. Тогда вцепился я в цепочку и только рванул, а меня сзади кто-то цоп за плечо. Оглянулся — командир наш! У меня аж коленки затряслись. «Ну, думаю, крышка!» У нас приказ такой вышел: за грабеж — расстрел. Все-таки успел смыться. Пока он кровь этой гадюке останавливал да успокаивал ее, меня и след простыл.
— Ловко! — захохотал Артомонов. — Молодец, Васька! Главное в профессии жулика — иметь быстрые ноги.
Однако досказать все Сычу не довелось. Час был поздний. Сон начал одолевать слушателей. Васька осуждающе поглядел на них и раскинул на полу полушубок.
— Если красноперые не нападут, своих людей завтра в город направим, — сказал штабс-капитан, потягиваясь. — Надо все как следует разузнать. Меня Макар Иванович беспокоит. Молчит. Уж не беда ли случилась...
Перед тем как залечь на покой, Павел накинул на себя дошку и вышел на улицу. Мороз усилился, и бледные звезды мигали. После тесной, душной комнаты Павел с жадностью глотал сжимающий легкие воздух. И тут его внимание привлек красный шарик. Он выскочил из тайги и полетел по небу, взвиваясь все выше и выше. Затем лопнул, рассыпав множество искр. Цыпунов ошарашенно глядел на сигнал. Сообразив, что это значит, прыжками припустил к дому и так рванул дверь, что кожаные петли лопнули.
— Эй вы! — заорал он. — Красные ракету бросили. Поднимайся! Буди народ!
Глава четырнадцатая
Назарка остался жив совершенно случайно. Приблизительно за полверсты до поворота к реке мороз прогнал его с саней, он вприпрыжку обежал вокруг быка с мохнатой от инея мордой, забрел в снег и присел за ближним деревом. От прокисшего сыма[37] у него булькало и урчало в животе. Затем Назарка поплотнее запахнул шубенку и не торопясь зашагал. Подводы видно не было. Тучи заслонили луну, и придорожные лиственницы высились бесформенными громадами. В одном месте Назарка остановился, достал засаленный кисет с табаком и сделал попытку раскурить трубку. Но трут из тертого мха отсырел. Назарка не смог высечь огня и направился дальше. В голове назойливо крутилось: где найти пристанище, как жить дальше? Однако сколько он ни думал, ничего определенного представить себе не мог. Он помнил домик за высоким забором, в котором обитал длиннорукий юркий человек Макар Иванович. Да разве он пустит! Он же друг Павла. Наконец Назарка пришел к неутешительному выводу: лучше вообще не мучить себя думами о предстоящем. Пусть будет что будет. Лишь бы до города поскорей добраться.
В это время мысли его прервал нестройный залп, и эхо тотчас стоголосо повторило его. Впереди, почти у самой дороги, из-за деревьев ломаной линией мелькнули желтые огоньки. От неожиданности Назарка вздрогнул и замер. Неизвестно почему, бешено заколотилось сердце, и сразу стало жарко. Рев быка подстегнул его. Назарка опрометью бросился было к подводе.
«Что там?.. Что там?» — стучало в висках.
Меж деревьев, словно играючи, опять вспыхнули и моментально погасли огоньки. Тайгу взбудоражил второй залп. Высоко вверху рикошетом пропела пуля. Не помня себя от страха, Назарка резко повернул, поскользнулся и припустил обратно. Студеный воздух щипал в горле, стискивал легкие, ноги подкашивались. Перед глазами вертелись огненные кольца. Ему мерещились топот погони, крики, выстрелы. Хотелось истошно завыть от внезапно навалившегося ужаса, сорвать с плеч одежду, освободить себя от лишней тяжести. В голове проносились обрывки мыслей: «Павел... Убили... Отец... Догонят...» Безмолвный лес, казалось, наполнило гулом и скрежетом. За каждым кустом чудился безликий враг, но Назарка не останавливался. Иногда он очумело отскакивал от коряжины с растопыренными корнями, похожими на скрюченные руки. Увязая в снегу, огибал ее, не смея оглянуться.
