Юрий Шамшурин - В тайге стреляют
— Нет, ты не брыкайся. Встань и разомнись! — потребовал Тарас. — Скорей согреешься.
Степан никак не мог прийти в себя, и блуждающая улыбка косила его губы. Все еще не веря своим глазам, он смахнул с воротника сына снежинки и одернул на нем шубенку. Многому пришлось удивляться Степану за последнее время. Всего несколько дней назад он покинул свою юрту, а кажется — минули годы. И прожил он их по-новому...
— Отец! — узнал Степана Назарка и всхлипнул.
В голове его все перемешалось, и он никак не мог увериться: действительность это или видит он удивительный сон. Тарас поставил Назарку на ноги и подтолкнул ладонью в спину:
— Ходу, да порезвей!
Назарка пошатнулся, неуверенно шагнул и, растопырив руки, побежал.
— Правильно! — одобрительно неслось ему вслед. — Еще поднажми! Не робей, не упадешь!
Тепло волнами разливалось по телу, Назарка чувствовал себя бодрее. Запыхавшись, он вернулся к саням и сразу попал в объятия Степана. Значит, в самом деле правда! Назарка уткнулся в отцовскую шубу и беззвучно заплакал. Степан порывался спросить о семье, но что-то удерживало его от расспросов. Назарку закутали в доху и уложили на сено.
— Полностью ожил? — поинтересовался Тарас и крякнул, растирая подбородок. — Добре! А то такой молодой и умирать собрался, негоже.
Пешкин глянул на часы.
— Трогай! — подал он команду. — К трем утра мы должны быть на исходном рубеже.
Заскрипели полозья, качнулись и поплыли назад деревья. Вдруг все случившееся молнией пронеслось в голове Назарки: мать... сестренки... Перемигивание огоньков, трескотня и рев быка. Он скинул с себя доху и дико посмотрел вокруг. Заметил шагавшего рядом отца, судорожно вцепился в него. Степан почувствовал, что сына трясет как в лихорадочном ознобе.
— Мать... сестренки... стреляли... убили! — невнятно зашептал он прыгающими губами. — Не надо туда ехать. Там плохие люди... Их много, они убивают!..
— Что-что? — наклонившись к сыну, переспросил Степан.
— Маму убили, сестренок... Не ездите туда!
Степан мало что понял из бессвязного рассказа сына, похоже, тот бредил. Однако отец почуял неладное. Где-то здесь, вблизи, кажется, находились жена и дочери.
— Тарас, остановиться бы надо! — громко сказал Степан.
— Стой! Стой! — пронеслось от подводы к подводе.
— Где, ты говоришь, плохие люди? — встревоженно осведомился Пешкин.
— Мы в город ехали, — попытался все по порядку рассказать Назарка. — Павел из юрты нас выгнал...
— Выгнал! — вырвалось у Степана, и стало понятно, почему Назарка очутился здесь.
— Потом стреляли. У меня живот болел... Однако, маму убили, и Аныыс, и Майю... Вон там стреляли! — показал Назарка.
Только сейчас до Степана дошли слова сына. Где-то здесь, видимо, Павел расстрелял его семью, которую выгнал из юрты. Эта мысль показалась столь дикой, что Степан махнул рукой и заметил:
— Не то бормочет парнишка!
«Неужели белые пронюхали про операцию? — с нарастающим чувством тревоги подумал Пешкин. — Возможно, они устроили засаду, чтобы вырваться из кольца...»
— Лаптев, Ньюргусунов, Тяптиргянов, Иванов — в дополнительные дозоры. Остальные цепью вперед! — раздалась команда. — Глубже в лес заходите! Пулемет к бою!
Красноармейцы без суеты рассыпались и исчезли за деревьями. Два бойца сняли с саней пулемет, установленный на широкие охотничьи лыжи, и, пригнувшись, потянули его по дороге. Тарас рассовал по карманам гранаты, проверил винтовку и побежал догонять пулеметчиков.
— Следи за лошадьми! — на ходу бросил Пешкин Степану. — Двигайся потихоньку за нами.
Степан молча кивнул, положил на колени ружье и взялся за вожжи.
— Шибко худо будет Павлу! — прошептал он.
Выступ леса, за который поворачивала дорога, медленно приближался. Назарка с трепетом смотрел вперед, в смутно различимые контуры леса. Он ожидал, что вот-вот из-за лиственниц замигают желтые огоньки и загремят выстрелы. Но кругом было спокойно. «Может, в самом деле приснилось?» — с надеждой подумал он. Нет, то был не сон! Теперь Назарка все вспомнил отчетливо.
От излучины донеслись взбудораженные голоса. На дорогу, не таясь, выскакивали бойцы и собирались в круг, — значит опасности нет. Степан встрепенулся, припустил лошадей рысью. За эти минуты он не проронил ни звука. Вот пригорок и спуск к реке, Назарка привстал, вглядываясь в столпившихся людей, и не заметил, когда отец соскочил с саней.
— Наповал, — тихо произнес Тарас, опуская негнущийся, окоченевший уже труп Марины. — Изверги! Женщину и детей за что погубили?!
Красноармейцы торопливо поснимали шапки. Вспотевшие волосы на морозе моментально окутались паром. Степан стоял, опустив голову, между Пешкиным и Тарасом и не шевелился. Только ружье вздрагивало, да беззвучно дергались губы. Назарка робко протиснулся к саням, с трудом узнал в молочно-белом, словно вылепленном из снега, лице дорогие черты матери. Она лежала чужая, холодная. Взгляд ее остекленевших глаз был устремлен вверх. Одна рука с распрямленными пальцами была вытянута, точно мать указывала путь, по которому скрылись убийцы. На виске затвердела струйка крови. Возле матери, раскидавшись, будто во сне, застыли дочери.
— Сейчас некогда. После боя похороним с воинскими почестями! — разомкнул челюсти Тарас и повернулся к Степану. — Вот, Никифоров, благодарность белых!
На лице Степана не дрогнул ни один мускул, словно он не слышал слов Тараса. Красноармейцы отнесли трупы подальше от дороги и накрыли их одеялом. Назарке хотелось плакать, но слез не было, только какой-то комок беспрерывно подкатывал к горлу, затруднял дыхание, и Назарка широко разевал рот. У отца были крепко стиснуты зубы. Узкие глаза смотрели печально.
— Начальник! — глухо произнес Степан. — Я не хочу стеречь лошадей. Я пойду воевать. Шибко мстить буду Павлу... Ты, однако, правду о тойонах говорил!
Соглашаясь, Пешкин кивнул. Не отрываясь, он смотрел на лениво ползущую стрелку часов. Затем командир отдал приказ:
— В це-е-епь! Направление движения — к станку... Вперед, на врага!
С высокой приречной террасы неясно угадывалась река. От нее тянул леденящий хиус. Пешкин стоял, прислонившись к березке, и всматривался в сгустившийся предутренний мрак. Далеко за станком, на той стороне реки, на миг озарив зазубренную кромку леса, взвилась ракета. Тусклый красноватый комочек обозначил в воздухе кривую линию и, опадая к земле, распался на тысячи осколков.
— Ракету! — крикнул командир.
В небо, прочертив огненную стежку, взлетел новый красный шарик. На миг он повис неподвижно, с негромким треском лопнул и рассыпался на сверкающие брызги. Пешкин облегченно вздохнул и вытер со лба испарину.
