Юрий Шамшурин - В тайге стреляют
Повстанцы равнодушно молчали.
— Он не хуже винтовки хлещет, — продолжал Васька. — А главное — удобный. Хлопает тебя по ляжке, и руки свободны, делай что хочешь.
Ванька Рыжов, прозванный Косоклюем за перебитый когда-то в драке нос, не вытерпел, с обидой ответил:
— Много не форси, адъютант. Стрелять сначала путно научись. Ворону с двух шагов не подшибет, а тоже туда лезет!
Косоклюй с затаенной неприязнью оглядел Ваську. Сыч угрожающе приподнялся на локте. Угреватое лицо его с рыжеватыми бровями и редкими оспинами покраснело.
— Смотри, легче на поворотах. В ухо получить можешь!
Косоклюй мрачно отвернулся и сплюнул.
«Ничего, когда-нибудь посчитаемся! — утешил он себя. — Нос кверху задрал очень. Подумаешь, адъютант! Подлизался, харя, и воображает из себя начальника, подстилка!»
И действительно, Васька Сыч в совершенстве постиг характер своего командира. Если захотелось Артамонову выпить и он задвигал кадыком, Васька тут как тут, несет бутылку. Осерчал штабс-капитан на кого-нибудь, только размахнулся, а провинившийся уже летит от Васькиного кулака. Зачесалась у Артомонова спина, Васька ногтями скребет и отпускает непотребные шутки, до которых Артомонов большой любитель. Надо на ком-нибудь злость сорвать — Васька рядом. Влепил ему затрещину, и на душе вроде легче стало. За все это Артомонов дорожил Сычом.
— Васька, — послышался из-за ситцевой занавески голос штабс-капитана, — шагай сюда! Да живее, тюлень!
— Сей момент!
Сыч поспешно сунул ноги в валенки, прицепил маузер, одернул френч. Часть комнаты была отгорожена ситцевым пологом, там за двумя сдвинутыми вместе столами сидели Артомонов, Павел, Станов, Кулебякин и другие приближенные. Шел военный совет. На столе была развернута самодельная карта. Она была испещрена разноцветными линиями, стрелками, кружочками. Васька скосил глаза на измятый лист и подумал про своего командира: «Мозги затемняет!» В стороне незаметно стоял человек. Худощавое лицо его, иссеченное морщинами, было неподвижно, точно изваянное из камня.
— Я прибыл! — молодцевато отрапортовал Васька и козырнул, хотя шапки на голове не было.
Артомонов с серьезным видом водил грязным пальцем с длинным, загнувшимся ногтем по карте и морщил лоб. Павел внимательно посмотрел на Ваську и заговорщицки подмигнул. Сыч непонимающе пожал плечами.
— Вот что, Вася! — поднял голову командир. — Возьми человек десять наших, кто получше стреляет, и ступай. Он покажет дорогу, — кивнул Артомонов в сторону незаметно стоявшего человека. — Из улуса в город должны ехать несколько ревкомовцев. Вооружены они? — обратился он к лазутчику.
Тот утвердительно кивнул. Лицо его не изменило своего непроницаемого выражения.
— Так вот, они должны ехать на одной подводе. Ты постарайся успокоить их. Разумеешь? Только молчок, никому!
— Есть угомонить! — гаркнул вестовой.
— Действуй.
— Улусники лошадей попрятали. На быке товарищи ползут! — усмехнувшись, заметил Павел.
Васька вышел. Тащиться куда-то Сычу чертовски не хотелось. Мерзни, волнуйся, когда можно спокойно поспать в тепле. Но адъютант хорошо знал Артомонова. У него еще не совсем зажила голова — так угостил его командир рукояткой нагана за возражения. Ему не перечь. Похоже, и Павел тут замешан, чего он подмигнул ему?..
«Ладно, возьму с собой баклажку побольше. Буду сидеть в сторонке, потягивать по маленькой, время и пройдет», — успокоил он себя.
Кожаную тужурку Сыч оставил на хранение Косоклюю, натянул меховой жилет, полушубок, перепоясался кушаком и пошел выбирать стрелков. Через полчаса десяток повстанцев, лазутчик и Сыч собрались во дворе. Искристый снег слабо мерцал при мертвенном свете луны. Проводник дал знак следовать за собой, и отрядники молча, один за другим, след в след, тронулись за ним. Васька приотстал, перед уходом с ним хотел переговорить Цыпунов. Сыч с тоской смотрел на освещенные окна юрт и про себя крыл Артомонова всеми ругательствами. Скрипнула дверь, и кто-то заслонил своим телом красноватый изнутри выход.
— Ты, Вася? — негромко окликнул Сыча Павел.
Васька насторожился. По тону Цыпунова он понял, что тот намерен сообщить что-то важное. Павел приблизился и таинственно зашептал:
— Услуга за услугу, приятель!.. Не ревкомовцы поедут. От меня один к красным удрал. С его семьей разделайся для острастки. Мы потом скажем, что вот, мол, отец сбежал, за ним семья потянулась, а красные их перебили. Только умненько сделай. Половину долга с тебя сниму. Не забыл? А если деньги нужны... — Павел полез в карман.
Васька попятился от него. Хоть он и убивал людей, женщин и детей «успокаивать» ему еще не доводилось. Но как откажешь человеку, который спас от ножа? Да и страшного в этом ничего нет. Не в него же будут стрелять.
— Много их? — хрипло спросил Васька и облизнул пересохшие губы.
— Баба, парнишка и две девчонки. Ничего опасного!
— Черт с ними, коли собрался, пойду! — буркнул Сыч. — Деньжонки-то не лишние — одолжи.
— Только, Вася, ни звука, и своих предупреди!
— Знаю!
Скрип снега затих. Двенадцать человек ушли в ночь. Ожидая вооруженного противника, отрядники были насторожены. Павловский лазутчик знал всю гнусность затеянного дела, но его лицо не изменяло своего непроницаемого, застывшего выражения. У Васьки немного дрожали руки, по спине время от времени пробегали мурашки. Чтоб отвлечься, он отпил из посудины и принялся считать шаги.
Третий день шагал к городу худой, едва передвигавший ноги бык. Мутные его глаза были уныло устремлены на бесконечную ленту дороги. Назарка каждого повстречавшегося путника тщательно расспрашивал об оставшемся пути. Да встречных попалось совсем мало, всего трое. Хорошо, что Никифоровых сегодня догнал один человек, пастухом, сказал, работает. Он долго разговаривал с Назаркой, угостил его и Марину славным табачком, подробно расспросил, куда и зачем они направились. Потом Назарка поинтересовался дорогой, и попутчик толково объяснил, как проехать в город, даже на снегу хворостинкой начертил оставшийся путь. Обозначил свороты в наслеги и перечеркнул их.
Невеселы были думы Назарки. Хоть он и небольшой еще, но сколько бед обрушилось на его неокрепшие плечи. Побои тойона сейчас вспоминались смутной щемящей обидой. А теперь по приказу того же тойона брошена юрта. Куда они ехали, он и сам точно не знал. Люди в один голос говорили, что эта дорога приведет в город. А дальше что? Где искать отца, чем кормить мать и сестренок? У кого остановиться в незнакомом месте? Обо всем теперь приходилось беспокоиться Назарке. Мать рассказывала, что в городе где-то есть родственники, но где они — не знала.
