Рождение чудовища - Гульнара Черепашка
Накато обратила взгляд к храму и позволила молитвенному восторгу захлестнуть себя. Она вслушалась в слова песнопения, славящего великую плодородную Умм – мать народов равнины, покровительницу города Мальтахёэ. Мысли и чувства исчезли, уступив место одному – всеобъемлющему благоговению перед богиней-матерью Умм. До чего радостно – не нужно ничего делать и ни о чем тревожиться. Нужно лишь служить богине и славить ее. Больше – ничего.
Голоса переплетались, сливались. И ее, Накато, голос вплетался в общий восторженный хор, растворяясь в нем.
Кажется, она и сама растворялась. Тело оставалось на площади, сознание же таяло, точно снег под горячими лучами весеннего солнца. Любые мысли и заботы становились неважными. Любые желания исчезали, оставляя лишь одно – служить богине Умм, раствориться полностью и навсегда в течении народа по улицам, в воздухе над храмовой площадью, в звуках пения.
Пения, становящегося все громче и громче. Оно усиливалось, заполоняя собою все – и вдруг оборвалось на подъеме.
Накато вздрогнула, как от удара. Оглянулась вокруг – где она, что происходит? Не сразу удалось вспомнить, кто она, и где находится.
Сияние вокруг купола храма Умм усилилось. Повеяло прохладным ветерком. У Накато по коже побежали мурашки. Она и внимания не обратила, что туника порвалась и свисает теперь, едва держась на поясе.
От храма вновь поплыло над площадью пение – в этот раз тихое, низкое. По толпе прокатился вздох.
Накато заметила, что жрецы снова обходят собравшихся и предлагают напиток. Нет, не нужно! Не об этом ли пытался предостеречь ее Амади, и не успел? Она нырнула в толпу, заметив, что группа жрецов направляется к ней. Задела за локоть кого-то – мужчина оказался на пару голов выше ее.
Молодой, с длинной бородой. Видно, что еще днем она была уложена локонами – сейчас же растрепалась. Должно быть, он шагал сюда, на площадь, с самой окраины. Накато лукаво улыбнулась ему.
Взгляды их встретились – а ведь в праздник великой Умм не принято глядеть в глаза встречным.
По толпе прокатился еще один вздох, и все собравшиеся, точно повинуясь невидимому знаку, опустились на плиты площади. Снова шершавые ладони на боках, плечах, спине. А плиты теплые, не остывшие. Пористый шероховатый материал, долго остающийся нагретым после заката. Может, стоило взять у жрецов еще немного их напитка?
Нет, тех двух плошек, что ей налили на памятном перекрестке, вполне достаточно.
Глава 17. Завтра будет новый день
Светло.
Когда успело рассвести? Освещенные солнцем улицы непривычно тихие и пустые. Ни голосов, ни шума, ни песен, ни толчеи. И ни жрецов, ни храмовых воинов не видно. Тут и там лежали по обочинам обессиленные люди – но их осталось немного. Большая часть, должно быть, успела разойтись по домам.
Огромная площадь была пуста. Разве что на плитах кое-где еще оставались не успевшие прийти в себя люди. В отдалении высился яйцеобразный купол храма богини-матери Умм. Не верилось, что накануне все вокруг заполоняли люди.
Накато оглядела себя. Она и сама лежала на ступеньках перед каким-то зданием. Широкая улица выходила на площадь, так что девушка отлично видела храм Умм. Неужели она заснула, сама того не заметив? Наверное. Потому что она не помнила, когда город успел опустеть и затихнуть. Не помнила она и того, как ее вынесло с площади и оттеснило на эту улицу.
Осторожно приподнялась, села. Повела плечами. Во всем теле – тяжесть и слабость. Она провела рукой по волосам. Растрепаны.
И от туники остались лохмотья, кое-как болтающиеся на поясе. Чудо, что пояс еще держит материю.
Нужно поскорее возвращаться в постоялый двор. Чудесная Нубит – она помнила. Только где его искать? Где-то недалеко от окраины. А это – центральная площадь. Дома высокие, богато украшенные. Ну да, и храм великой матери Умм – на другой стороне площади. Высокое крыльцо, широкие ступени, множество колонн. Ночью был виден только купол. Днем храм тоже сделался пустынным и тихим. Исчезли многочисленные горящие факелы и светильники.
Девушка поднялась на ноги, огляделась. С площади уводили прочь шесть улиц. Что за досада – и спросить дорогу не у кого!
Люди есть, но они явно не в силах ей помочь. Она застыла в задумчивости.
Вот началось какое-то движение в отдалении, возле храма. С той стороны появились люди в одеждах храмовников с какой-то ношей. Накато уставилась с любопытством на процессию, шагающую через площадь.
Молодые жрецы растеклись по площади. Несколько направлялись прямиком к ней. Быть может, у кого-то из них можно спросить?.. Пока Накато мялась в нерешительности, к ней подошел один из храмовников.
- Подкрепи свои силы, - он протянул ей поднос с какой-то снедью.
Девушка застыла. С одной стороны – есть и правда хотелось. И пить, кстати, тоже. С другой – она ночью уже отведала напитка из рук жреца.
- Не бойся, - он, кажется, понял причину ее замешательства. – Ночью разносили напитки, обращающие людей к великой Умм. Теперь же мы разносим еду, чтобы обессилевшие могли подкрепиться. – Ты ведь приехала в Мальтахёэ издалека?
- Издалека, - Накато кивнула, взяла с подноса липкий продолговатый ломоть со сладким запахом. – Мне нужно попасть в постоялый двор – Чудесная Нубит. А я не помню, в какой это стороне. Помню только, что близко к окраине…
Жрец рассмеялся, кивнул, чтобы она следовала за ним. Отвел к одной из улиц, ведущих с площади, рассказал, куда идти.
Накато зашагала в указанном направлении. От еды прибавилось бодрости. Да, идти придется далеко. Но она окажется на месте до того, как солнце взберется к зениту. Еда, которую ей вручил жрец, оказалась сладкой. Чем-то она напоминала сладкие лепешки, что они с Амади ели по пути через степь к горам, когда он только забрал ее из кочевья. Сходство, правда, было очень и очень отдаленным. Эти оказались пропитаны липким сиропом – подобного Накато никогда не видела. Интересно, что за ягода или плод дает такой сладкий сок?
Можно будет спросить у мастера Амади.
От мысли, что скоро увидит колдуна, и жизнь войдет в привычную колею, девушка повеселела. Она провела неплохую ночь. Пусть и под действием неведомого напитка, но она испытала и удовольствие, и восторг, и благоговение.
Это была странная ночь. Ночь, пронизанная чувством неведомого и запретного. Долгая – почти бесконечная, и так скоро окончившаяся.
Накато, шагая по улице, рассмеялась. Она не помнила, когда ощущала
