Юрий Шамшурин - В тайге стреляют
Утром Васька Сыч докладывал своему командиру Артомонову, что вчера вечером, как было предписано, он выехал на приречный станок и готовил своего человека в город. Но тут на станок нагрянул какой-то тип и тотчас бросился удирать. Он, Васька, немедленно припустил в погоню. Удалось захватить волчью доху, рукавицы. Потом подстрелили лошадь. В кошевке оказалась кое-какая мелочь. Но сам человек бесследно исчез. Отыскать его в темноте не удалось. Несомненно, это был красный лазутчик. Однако благодаря бдительности его, Васьки, он, видимо, пешим удрал, ничего не пронюхав. По этой причине отправлять разведчика в город воздержались впредь до особого распоряжения.
Артомонов обругал Ваську разиней и велел из трофейной волчьей дохи сшить себе меховые чулки.
Глава двенадцатая
Степан должен был вернуться в отряд на следующее утро, но прошло четыре дня, а его все не было. Между тем на павловском становище, окруженном валом из навозных балбах, началась горячка. Отряд готовился к выступлению. Табунщики ловили сильных, выносливых лошадей, и над обширным аласом не умолкало заливистое тревожное ржанье. В хамначитской юрте с утра до вечера снаряжали патроны. Командир получил известие, что артомоновский отряд уже выступил, и торопился. Вот-вот должен дать знать о себе Эверов.
Перед обедом Павел вспомнил о Степане и велел его позвать. Командиру доложили, что Никифорова нет. Отсутствие отрядника особенно не удивило. Соскучился по семье и не спешит, да и по хозяйству кое-что накопилось сделать. Павел решил сам съездить к Степану, спокойно подумать наедине о своих делах. Он выехал после полудня на любимом жеребце, запряженном в легкие санки. Замещать себя поручил Станову. У ворот командира нагнал всадник и вручил ему пакет. Павел спрятал его за голенище торбаса и подстегнул рысака.
Велика же была злость и бешенство Павла, когда он узнал, что в юрте Никифоровых ночевали красные и Степан ушел с ними. Командир сначала не поверил. По его требованию Назарка повторил свой немногословный рассказ. И тогда у Павла вспухли на скулах желваки, задергалось веко, на залоснившихся щеках пятнами выступил румянец. Оттолкнув подростка, Цыпунов, тяжело дыша, прошел к столу, грузно, расслабленно опустился на орон.
Павел долго сидел молча, потом вспомнил, что на выезде нарочный вручил ему пакет от Эверова, сунул руку за голенище торбаса, нащупал плотный конверт. Он достал его, разорвал и развернул измятые, захватанные жирными пальцами листки. Углубился в чтение, посапывая носом.
Эверов писал крупно, далеко отставляя букву от буквы. Видимо, каждое слово давалось ему с трудом.
«В Баягантай пришел большой отряд красных. Страшно мне стало. Решил уйти в тайгу. Только плохо получилось. Двадцать улусников сбежали от меня. Домой, однако, вернулись. Отрядники говорят, что-де красные за бедняков заступаются. Не знаю, что и делать. А у нас те красные никого из наслежников не обидели. Только у меня из стогов брали сено да зарезали двух коров на мясо. Ты среди нас вроде самый главный, подскажи. Про наше якутское государство мужики не шибко-то верят. «Мы, говорят, с русскими крестьянами дружно жили. Они нас землю пахать научили, от наших женщин дети у них растут, зачем выгонять русских крестьян?»
Почему на город не наступаете? Там красных, сказывают, совсем мало. Почему боитесь! Ты да Артомонов — вон вас сколько. И я пойду».
Павел судорожно скомкал письмо, не дочитав до конца.
«Жирный дурак! — подумал он. — Бить крикунов надо! Без всякой жалости бить, иначе пропали!.. У меня много не порассуждают!»
Он опустил устало плечи, уронил голову в распрямленные ладони и задумался.
Вообще его авторитет тоже за последнее время заметно пошатнулся, особенно после дикой выходки Хабырыыса. И почему он тогда пожалел Степана?.. Цыпунов хотел воспитать из якутов таких бойцов, какие были ему нужны, дерзких и бессердечных. Но, несмотря на все старания, того, что он хотел, не получалось. Его отрядники были мирные люди. К тому же приближалась весна, у каждого дома была масса дел, а вместо работы приходилось сидеть сложа руки.
Многие вслух выражали свое недовольство, все чаще бросали косые, недружелюбные взгляды на русских помощников командира, которые держались замкнуто, обособленно. Тайком они скупали пушнину, выменивали ее на спирт и на табак. Надо было что-то предпринимать. Если отрядники пронюхают, что Степан бежал с красными... «Ничего, я заткну крикунам глотки! О Степане, конечно, все скоро узнают, этого не скроешь. Надо выступать к городу. А этим я придумаю...»
— Э-эх ты, черт! — сорвалось с губ Павла.
Он рывком встал, напружинив мускулы, шагнул к Назарке, тот инстинктивно попятился.
— Ну, ничего! — усмехнувшись, заметил тойон и скрипнул зубами. — Сова улетела, осталось гнездо с птенцами...
Испуганная Марина затаилась в углу, прижимая к себе дочерей. Назарка заслонил их своим телом, не смея шелохнуться. Перед его носом то и дело мелькала плеть с серебряным черенком. Назарка ожидал, что вот-вот заплетенная в тугой жгут кожа вопьется в щеку, и у него появилось желание схватить Павла за руку и вышвырнуть за порог.
— Когда ушел отец? — сдавленным от ярости голосом спросил Павел и больно ткнул подростка черенком в грудь.
— Три дня назад, — ответил Назарка, опуская голову, точно был виноват в этом.
— Когда обещал приехать?
— Не знаю, ничего не сказал.
— Врешь, собака!.. Сговорились?
Назарка бросил на Павла угрюмый взгляд:
— Назар никогда не врал.
— Замолчи, бурундучий выродок!
Назарка примолк. Командир крупными шагами, точно измеряя, обошел юрту, остановился у камелька и плюнул в огонь. Это было высшим знаком презрения к хозяевам.
— Много красных было?.. И этот Тарас с ними?
— Полная юрта. И Тарас был.
— Куда уехали?
— Не знаю.
Павел мысленно принялся поносить разведчиков, которые у себя под носом не увидели противника. Но, вспомнив, что сам же не велел далеко уходить, перестал ругаться. Он ногой отпихнул стол, сел на него. Помахивая хвостом, к Павлу доверчиво подошел Пранчик и обнюхал торбас. Павел что было силы огрел его плетью. Взвизгнув, пес отскочил. Но вдруг ощетинился, оскалил зубы и зарычал на обидчика.
— И ты на меня? — взъярился Павел, расстегивая кобуру.
Исступленно закричала Марина. Назарка метнулся к двери, распахнул ее, и Пранчик выбежал во двор.
В юрте наступила тишина. Командир чувствовал себя безраздельным хозяином и, подтянув одно колено к груди, оперся подошвой о стол. Лицо у него было нахмуренное, на лбу изогнулись морщины. Назарка хотел было закурить, но не рискнул.
