Юрий Шамшурин - В тайге стреляют
Иногда в распадках виднелись одинокие якутские юрты. Строения, похожие на усеченные пирамиды, сверху донизу были засыпаны снегом. И если бы не дым, вертикально поднимающийся из труб, юрты легко было принять за обыкновенные холмики. Впрочем, Макар Иванович не спешил сворачивать к жилью, хотя лошадь в наступающей темноте то и дело спотыкалась. Мокрые бока ее сплошь закуржавели. Под полозьями протяжно, с переливами взвизгивал снег. Звонко трескался на реке лед, и, словно тяжелый, натруженный вздох, доносило шум осевшего сугроба. Несмотря на теплую одежду, Макар Иванович почувствовал, что зябнет. Края шапки сплошь усеяли ледяные иголки. Брови у ездока стали широкие, мохнатые от пристывших снежинок. Стыли пальцы в собачьих, двойного меха, рукавицах.
Но вот далеко впереди, казалось прямо из земли, выпорхнул веселый рой искорок. Болдырев устало улыбнулся. Близко жилье, отдых. Как хорошо сейчас, обжигаясь, выпить кружку горячего, крепко заваренного чаю. Здесь Макар Иванович считал себя в безопасности: город с его ревкомом остался далеко позади.
Болдырев смело ступил на порог юрты, и ему вдруг стало жарко. Сразу бросилась в глаза спина, обтянутая кожаной курткой, ремни крест-накрест и на боку маузер в желтой деревянной кобуре. Лица человека Болдырев не видел, но по тужурке и маузеру он его мгновенно узнал. Тем более что перед ним навытяжку стоял высокий мужчина в красноармейской форме.
«Ревкомовец! Красные!.. Меня!» — обожгло Макара Ивановича. Инстинктивно он отпрянул назад, хлопнул дверью и бросился к саням.
— Выноси, милая! — судорожно всхлипнул Болдырев и взмахнул кнутом. — Если остановят и обыщут...
Лошадь недоуменно вскинула голову, присела на задние ноги и рывком метнулась вперед. На снег, протянувшись через весь двор, упал красноватый отблеск: широко распахнулась дверь.
— Стой! — донесся грозный окрик.
Но Болдырев лишь по-черепашьи, до отказа, вобрал голову в плечи и безудержно нахлестывал коня.
— Стой!.. Стой!..
Щелкнул выстрел, следом — другой. Холодея, Болдырев слышал, как над самым ухом тоненько, заунывно визгнула пуля и стукнула о лесину.
— Седлай!.. Догнать!.. — раздалась команда.
Доха свешивалась со спинки кошевы и волочилась по земле. С каждым рывком она сползала все ниже. Болдырев не заметил, как доха расстелилась по дороге. На ухабе вытряхнуло из саней рукавицы. Из-под копыт лошади летели твердые комья снега и больно секли по лицу. Ветер выжимал из глаз слезы, которые застывали на щеках.
«У них кони свежие. Настигнут! — лихорадочно думал Болдырев. — Что же делать?»
Через несколько минут выстрелы зачастили снова. Приближаясь, донеслись озлобленные голоса. Кто-то длинно, замысловато выругался. Но всадников еще не было видно. Тогда Макар Иванович последний раз огрел коня кнутом, спрыгнул с саней, пригнувшись и петляя, побежал в лес. Невидимая во мраке ветвь сдернула с головы шапку. Но Болдырев даже не оглянулся. Падая, спотыкаясь, он уходил от преследователей. Позади раздался топот, выкрики. Казалось, совсем рядом необычайно громко хлопнул выстрел. Болдырев замер, прижавшись к шершавому стволу лиственницы, и закрыл глаза. Сердце готово было выскочить из груди. Но сумятица на дороге, постепенно удаляясь, затихла. Задыхаясь, Макар Иванович побежал дальше. Раскаленный морозом воздух обжигал легкие, перехватывал дыхание. Приступы судорожного кашля останавливали и сгибали беглеца. Макар Иванович изо всех сил зажимал рот руками. Передохнув, снова устремлялся вперед. Белье на нем взмокло от пота и стесняло движения, волосы покрылись ледяной коркой. Болдырев ничего не замечал.
Где-то чуть слышно охнул выстрел, в предсмертной агонии закричала лошадь. Болдырев вскинул голову, но с какой именно стороны стреляли, определить не смог. Он редко бывал в лесу, не знал и не любил таежных примет и обычаев. Немного отдышавшись, Макар Иванович побежал дальше, усиленно изворачиваясь между деревьями, чтобы запутать следы.
Вдруг земля выскользнула из-под ног. Царапая в кровь лицо и руки, Болдырев покатился куда-то и больно ударился о камни. Сдерживая стон, он поспешно вскочил, недоуменно посмотрел вокруг и сообразил, что сорвался с отвесного берега речушки. От усталости и волнения тряслись руки и ноги, саднило исцарапанное лицо. На подбородке налип растаявший снег.
«Куда же идти?» — думал Макар Иванович, вздрагивая от холода. Он никак не мог представить себе, где оказался. Сделал попытку восстановить в памяти, по какой дороге он гнал лошадь, где блуждал по лесу. Он присел на коряжину и засунул мокрые пальцы в рукава тужурки. Уши щипал мороз. Болдырев схватился за голову и только сейчас понял, что шапку потерял. Прошло всего несколько минут, а холод стал стягивать тело. По спине пробежал озноб. Мысли путались. Перед закрытыми глазами неотступно мелькал вскинутый лошадиный хвост и струйки пара, рвущиеся из ноздрей коня. После недолгого раздумья Болдырев встал, обломал с воротника лед и решительно пошагал вверх по речке, придерживаясь ближе к обрыву.
Засунув руки в карманы, шагал он, как показалось ему, очень долго. Мороз сжимал в комок лицо. Смерзшиеся волосы, точно обручами, сдавили голову. Под торбасами усыпляюще однотонно поскрипывал снег. Веки отяжелели.
— Мне обязательно нужно добраться до Павла!.. Обязательно нужно! — бормотал он.
Губы одубели, потеряли чувствительность, и слова получались невнятными. Окоченевшие пальцы не отходили даже в карманах. Развязалась оборка у торбаса, но затянуть ее Макар Иванович не смог.
— Мне обязательно нужно добраться до Павла! — точно в бреду, повторял он.
Дней десять назад Болдырев сообщил белоповстанцам, что город почти беззащитен и взять его не представляет особого труда. Сейчас белые стягивают силы и готовятся к штурму. Но вчера ночью в город неожиданно вступили красные войска. У них тридцать пулеметов, шесть орудий. Болдырев пересчитывал их неоднократно. Павлу и другим отрядам надо срочно уйти в тайгу, сберечь свои силы. Однако отчаиваться нечего. От Марии Игнатьевны пришло сообщение, что в Аяне скоро высадятся белогвардейские войска. Они ускоренным маршем двинутся на Якутск. Их вооружили и снарядили те, кому служил Болдырев. Если он опоздает и красные разобьют разрозненные силы белых, головы не сносить. Макар Иванович прерывисто вздохнул и облизнул потерявшие чувствительность губы.
«А ведь спичек у меня нет!» — вспомнил Макар Иванович, и впервые ему пришла мысль, что он может замерзнуть. Но Болдырев отнесся к этому равнодушно. «Говорили, что раньше огонь добывали, потирая палку о палку. И я так же сделаю. Ничего мудреного нет».
