Тяжкое золото - Александр Михайлович Минченков
– А почему так, раз нашёл, то в смену и сдать самородок надобно? – полюбопытствовал Алексей.
– Не сдашь в смену, проведают власти, значит, ты вор по-ихнему, укрыл от хозяев золото, а тут либо штраф большой наложат, либо уволят, чтоб неповадно другим было, – пояснил Фёдор.
– Как вор? Я ж не с кармана у них украл, оно ж в землю не имя положено.
– Положено не положено, а так заведено не нами.
– А взять и упрятать вовсе или в золотоскуп сдать. Сами же сказывали: там дороже примут.
– Спрячешь, не больно-то душа спокойная будет, а в золотоскуп понесёшь, это, конечно, хорошо, больше рублей насчитают. Но это ежели успеешь, самородок этот в кассу сдать, а ежели по дороге кто из смотрителей или охраны изловят, тут уж ареста не миновать, это как хищение оценят, так что выбирай, что полегшее будет. Всё так устроено порядками местными, как бы боле устрашить и наказать нашего брата по самую макушку, – пояснил Угрюмов.
– Так одного уволят, другого, третьего, так кто ж тогда работать-то на шахтах будет, разве власти не думают об этом? – не унимался с вопросами Алексей.
– Вот они-то как раз и думают за нас, находят причины всякие, штрафуют вкруговую за всякое про всякое, чтоб платить меньше. Экономят во всём на нас же, да и увольняют нашего брата без расчёту, а супротив уволенных уже очередь сюда стоит, вербовщики-то по всей России-матушке зазывают людей сюда, всё в стихах и картинках рассказывают, лишь бы заманить народ на тутошнюю каторгу. Ты сам-то здесь, как оказался?
– Ну, так это, в газетах писали, мол, тут золото бешеное роют, народу тьма валит на заработки, на жизнь пристойную денег получить можно… – начал было объяснять Алексей.
– Вот и я про то толкую: заманили, поверил, клюнул на приманку, а теперь мантулишь наравне с нами. Гляди вон, как хлебный сухарь мужикам достаётся, – перебил парня Угрюмов.
– Да-а-а… – задумчиво протянул Алексей.
– Вот тебе и да-а-а. Золото больше нам через пот и кровушку достаётся, а взамен нищими ходим. Давай-ка, парень, за лопату и тачку берись, а то Киржанович явится, быстро вразумит тебя, а под запарку и меня с Силантием.
– Энтот вразумит по самой полной, не сумлевайся, – подтвердил Силантий.
– Всё ж не пойму, зачем золотоскуп-то тогда, раз туда с опаской бежать вынужден?
– А это штуковина, парень, для вольного приносу образована. Старатели, что на россыпях да на отработанных шахтах работают, те туда и несут всё, что намоют. Ну, копачи вне закона бывает, тоже туда ныряют втихомолку. Хоронятся задворками от охраны и смотрителей, чтоб под арест не попасть. Приисковое золото там же складывается, пока в Бодайбо, а там и до Петербурга справят, – пояснил Фёдор. – Всё, парень, с вопросами потом, сам всё увидишь и прозреешь. Давай пески на-гора выкатывай.
– А что за копачи-то? – не унимался Алексей.
– Вот ты неугомонный. Это, паря, тот люд, что от гнева властей без расчёта уволенные, бесправные, среди них рабочие и с увечьями имеются. Кому они нужны брошенные и без копейки в кармане, до дому до хаты не выехать им из этих таёжных мест. Вот они тихо да крадучись и копошатся с бутарами и лотками на отработанных россыпях, ищут закопушки фартовые. Моют золотишко в оглядку, вопреки разрешениям властей, жить-то надо как-то. Но скажу тебе: доля ихняя незавидная, стража гоняет, как собак обездоленных, а то и отстреливают по указке, а порой и потехи ради.
– Да-а, тяжкое ж это дело золото добывать, – вздохнул Алексей.
– Тяжкое, оно и дальше не станет легче, – напрягая на кайлу и породу, промолвил Фёдор и тут же бросил: – Всё, хватит донимать вопросами, работать давай.
Вернулся Иван на радостях.
– Мужики, вы не поверите!
– Чего там, валяй, отчего так душа на распашку, – перестав кайлить, от всех ответил Угрюмов.
– Самородочек-то ажно на шестьдесят пять золотников и тридцать две доли потянул!
– И какую ж тебе смотритель цену указал? – поинтересовался Силантий.
– Сначала назвал двести двадцать восемь рублей и пятьдесят копеек, потом тут же говорит: это не совсем чистое золото, да и штраф за мной уже значится, а посему в книжку сказал мне, впишет сто девяносто два рубля.
– Вот же негодяй, какой этот Киржанович, и тут дурит безбожно, мол, не чистое золото! Да и задурил-то как бессовестно. Вот это золотьё, оно что ни на есть самородное. Сказывали люди умные: примесей лишних в этих самородках совсем мало, окромя золота есть в нём только серебро попутное, и цена властями установлена уже с таким учётом. Безбожник этот Киржанович, затёр он мозги тебе, Иван! – зашумел Угрюмов и тут же сбавил пыл: – А возмутишься – правды не добьёшься.
– Это ещё не всё, Иван, попробуй, получи эти целковые, – встрял Трунов.
– Почто так говорите, Силантий Петрович? – насторожился Иван.
– А то и гутарю, трудно получить их будет, не больно-то с радостью верха наши наличными из кассы деньги достают. Либо талоны на продукты, иль на вещи выдадут, либо штрафами обложат, будь они неладны, вот глядишь малую, можа, часть и получишь деньжонками.
– Да на кой мне талоны, что надо, я и сам куплю, мне скопить потребно, а штрафам, откуда им взяться, коль я боле и не собираюсь с ними ругаться.
– Э-э, парень, и спрашивать не будут, скажут: бери талоны и всё тут. А на штрафы они найдут к чему придраться, так что широко не держи карман.
Настроение Ивана упало: «Это что ж получается? Я нашёл самородок, не скрыл, властями придумано, сколь за золотник денег платить, а они ещё и мудрят. Трунов говорит: попробуй, получи. Да как же так? Где ж тут справедливость-то?..»
– Не впадай в уныние, может, Господь поможет и даст всё по-другому, может, и сладится выдача всей суммы деньгами, чего раньше времени радости лишаешься, – подбодрил парня Угрюмов. – А ты, Силантий, тоже мне, что ж на парня грусть напускаешь, да и я хорош.
– Просто вразумил, как в жизни нашей всё происходит. Что, много я, иль ты получили с самородков подъёмных? Заработок-то и тот норовят подкосить. Всё вычетами одолевают да к заборной книжке принуждают, почти весь заработок наш в лавке и списывают, а живыми деньгами не больно-то балуют. А какие гроши получишь, так опять-таки от скудной жизни несёшь их в лавку, и нет их. Товар берёшь, а зубами поскрипываешь, так и охота упиться водкой и забыть про всё, но на детей глядючи только и останавливаешься от греха энтого, –
