Николай Борисов - Укразия
«Император Индии» отошел.
В это время Дройд без шляпы влетел в порт и с размаху бросился в море. Погрузился и, оттолкнув чемодан, яростно поплыл к броненосцу. Догнал лодку и, несмотря на протесты, влез в нее.
Через пять минут Дройд, весь мокрый, вошел, шатаясь, в каюту Барлетта.
— С вас течет вода.
— Я думаю, — сказал Дройд и, став в уголок, старательно выжимал пиджак.
Барлетт раскрыл чемодан.
— Оденьтесь, Дройд.
Барлетт, присев к столу, стал из кармана вынимать сувениры. Раскрыл бумажник и вынул из него колокольчики, донские, а вместе с ними «дамские панталоны», розетку клуба «Голубых фраков».
Барлетт усмехнулся, посмотрев на эту розетку.
«Последнее достижение европейской цивилизации», — подумал он и подбросил розетку на ладони.
Все-таки Укразия научила его иронически относиться к своей жизни в Лондоне.
Бросив розетку, взяв добровольческие деньги, Барлетт вышел из каюты. На минутку вошел в кабинку уборной, где на крючках с надписью «pipifaks» повесил добровольческие деньги.
А потом, разлегшись удобно на койках, Барлетт и Дройд стали с улыбкой вспоминать свою краткую жизнь в Укразии.
— Мне кажется, я набрался материалу по горло, — отвечая своим мыслям, сказал Дройд.
— О, да, «Укразия» даст много денег вам, мистер Дройд. И погрузились в курение.
* * *Насвистывая песенку, по коридору в уборную шел генерал Биллинг. Он был счастлив. Деньги есть. Отчета некому спросить. Бегство. Переворот.
— Амалия и так далее… — и вошел в кабинку. Расстегнул френч и, улыбаясь своей будущей жизни, генерал вспомнил об истории и сразу сообразил, что и он историческая личность.
— Теперь я засяду писать мемуары.
И остолбенел, увидя на крючке добровольческие деньги.
Осторожно снял, разгладил и спрятал в карман. Он был удивлен, почему здесь очутились деньги. Но на всякий случай, пригодятся.
Глава XLIV
Workers of the world, unite!
Везде развевались флаги.
Красные полотнища в синем небе приветствовали мчащуюся по улицам конницу Галайды, идущие отряды бронепоезда «Ильич» и рабочие дружины.
Ветер ласкал знамена, целовал загорелые лица. Ветер свободных полей, лесов, сел, городов весело мчался по улицам.
Радость…
Ветер целовал толпу. Ветер радовался тому, что погибла Укразия, что нет более буферной Украины, что погиб плацдарм для наступления на РСФСР, что за одну ночь родилась новая республика.
Шли толпы рабочих…
Пели «Заповит», пели «Интернационал».
А внизу, в море, черными силуэтами пароходы, отходящие, увозящие с собой всю гниль страны, всю накипь на рабочем организме…
Из порта началась реэвакуация.
По одному, группами возвращались обратно в город не взятые на пароходы… Ждали расстрела…
Но странно — их никто не арестовывал, не убивал и даже на них никто не обращал внимания. Они пошли смелее, и у многих зарождалось чувство благодарности к этим варварам-большевикам.
Мчался ветер но улицам, стуча в окна. Хлопал форточками и звал на улицу тех, кому дорога свобода, кто хочет радоваться вместе с рабочими рождению УССР.
Не Украины, нет, а УССР.
Из тюрьмы бежали Энгер, Катя, двое рабочих и Джон.
Откуда-то мчался броневик, где-то еще выбивавший последние офицерские части.
Стали. Загородили дорогу…
И остановившийся броневик взяли штурмом.
Горбов, Катя, Энгер и Джон влезли на самую крышу и расположились на башне. Рабочие вскочили внутрь.
Помчались в город…
— Жаль, нет знамени…
— Есть, — закричал Джон, — есть… У меня приготовлено, — и вынул знамя из-под рубашки.
— Я его намеревался нацепить над штабом. Укрепили красное полотнище, на котором Джон мелом и кривыми буквами написал:
Workers of the world, unite!
Мчался броневик, мелькали дома улиц, приближались к радостной толпе, к флагам, а ветер ласкал, развевал знамя и целовал буквы вечного, всегда зовущего на борьбу лозунга рабочих всего мира.
Приложение
Эдуард Багрицкий
Укразия
Волы мои, степями и полями,Помахивая сивой головой,Вы в лад перебираете ногами,Вы кормитесь дорожною травой.По ковылям, где дрофы притаились,Вблизи прудов, где свищут кулики,Волами двинулись и задымилисьШирокой грудью броневики.По деревням ходил Махно щербатый,И вольница, не знавшая труда,Горланила и поджигала хатыИ под откос спускала поезда.А в городах: молебны и знамена,И рокот шпор, и поцелуй в уста.Холеный ус, литая медь погонов,И дробь копыт, и смех, и темнота.Прибрежный город отдыхал в угаре,По крышам ночь, как масло, потекла.Платаны гомонили на бульваре,Гудел прибой, и надвигалась мгла.Прибрежный город по ночам чудесней,Пустая тишь и дальний гул зыбей,И лишь нерусские звенели песниМатросов с иностранных кораблей.И снова день, и снова рестораныРаспахнуты. И снова гул встает.И снова говор матерный и пьяный,И снова ночь дорогою кровавойПриходит к нам свершать обычный труд.Тюрьма и выстрелы. А здесь зуавыС матросами обнялись — и поют…Мы в эти дни скрывались, ожидали,Когда раздастся долгожданный зов,Мы в эти дни в предместьях собиралиОружие, листовки и бойцов.Ты, иностранец, посмотри, как намиСколочен мир, простой и трудовой,Как грубыми рабочими рукамиМы знамя подымаем над собой.Ты говоришь: «Укразия». Так что же,Не мы ль прогнали тягостный туман,Не мы ль зажгли вольнолюбивой дрожьюРабочих всех материков и стран?Бей по горну — железо не остынет,Оно сверкает в огненной пыли.Укразия! Примером будь отнынеТрудящимся со всех концов земли…
1925
А. Шерман
Предшественник Штирлица
(«Укразия» Н. Борисова)…Где-то мы это читали: не то у Г. Брянцева в «Конце осиного гнезда», не то в одном из романов Ю. Семенова о великом разведчике Владимирове-Исаеве-Штирлице. А может, видели на экране — то ли в «Своем среди чужих, чужом среди своих», то ли в «Бриллиантах для диктатуры пролетариата», то ли в «Семнадцати мгновениях весны» или в недавнем «Исаеве». Кто их всех исчислит — образ искусно законспирированного агента в тылу врага глубоко въелся в плоть и кровь советской и новорусской популярной культуры.
