Синдром Дао - Роман Романов
– Да уж, настоящий голливудский хэппи энд, – кивнул я и невольно бросил взгляд на собственные изуродованные ноги. – Вот бы такой же финал и для моей истории.
– Не волнуйся, все будет хорошо, – ободряюще улыбнулась Сун Лимин и тихонько похлопала меня ладошкой по плечу.
Глава пятнадцатая
Больница, куда меня привезла Сун Лимин, находилась почти на окраине Шанхая, и мне снова не удалось полюбоваться небоскребами в центре города – впрочем, до них ли мне было теперь? Пока китаянка в приемном покое общалась с обслуживающим персоналом, я оставался в такси, все еще пребывая в заторможенном наркотическом состоянии. Я сидел, безвольно прильнув лбом к стеклу и вяло уставившись на сияющие корпуса госпиталя.
Сун Лимин вернулась в сопровождении двух высоких санитаров, одетых в ярко-голубую униформу. Один из них катил перед собой инвалидное кресло – я догадался, что оно предназначалось для меня. Медработники с ловкостью извлекли меня из автомобиля, осторожно усадили в кресло и покатили к дверям больницы, весело переговариваясь и смеясь. Они были молоды, полны сил и здоровья – им ничто не мешало радоваться жизни. Санитаров никто не обязывал соблюдать скорбное молчание и строить сочувственные физиономии в присутствии обезноживших пациентов. Сколько таких бедолаг ежедневно проходит через их руки – разве на всех напасешься сочувствия?
В приемном покое – чистом и роскошном, как холл пятизвездочного отеля – было почти пусто, лишь два-три пациента ждали у регистратуры, когда их пригласят к окошку. Больных иностранцев со страховкой обслуживали отдельно, поэтому мне не пришлось тратить время на ожидание в очереди: я у них такой был один. Просто санаторий класса люкс!
Меня загрузили в лифт для людей с ограниченными возможностями, доставили на верхний этаж и долго возили из кабинета в кабинет. Там меня осматривали, прослушивали и ощупывали улыбчивые врачи. Они спрашивали, не страдаю ли я сердечными заболеваниями, нет ли у меня аллергии на еду, лекарства и хорошо ли свертывается кровь.
– Так хорошо свертывается, что даже свежие раны не кровоточат, – ответил я.
Врачи посмеялись над моими словами и что-то уточнили у Сун Лимин. Та, очевидно, сказала, что это не шутка, потому что люди в белых халатах прекратили смеяться и еще раз внимательно оглядели мои глубокие царапины.
Наконец после двухчасового осмотра меня отвезли в кардиологическое отделение и разместили в отдельной палате. Юная медсестра раздела меня догола, обтерла с ног до головы влажной губкой и облачила в уютную больничную пижаму. Потом принесли меню обеда и предложили выбрать еду на свой вкус. Я ткнул в несколько фотографий блюд, самых аппетитных на вид.
Пока готовилась трапеза, я ощутил, что возвращается боль в конечностях. В панике я спросил у китаянки, не захватила ли она еще пару чудодейственных листиков. Та покачала головой и сказала, что в один день нельзя принимать так много этого снадобья. Сун Лимин вызвала медсестру, и девушка, выслушав ее, через минуту вернулась со шприцем в руках. Она вколола мне небольшую дозу морфия, после чего жизнь снова окрасилась в приятные тона, а обед показался необыкновенно вкусным.
Поев, я на какое-то время отключился, когда же очнулся, увидел, что мне поставили капельницу. Рядом с кроватью находилась хромированная стойка на колесиках – на ее верхушке поблескивал в лучах солнца пластиковый контейнер с физраствором, а от контейнера к моей руке протянулась гибкой змейкой прозрачная трубка. Конец трубки венчался иглой, острие которой уже вогнали мне в вену выше локтя и зафиксировали пластырем. Капли физраствора размеренно скатывались по трубке и наполняли меня лекарством.
От нечего делать я принялся наблюдать за жидкостью, перетекавшей из контейнера в мои жилы, и не заметил, как впал в глубокий транс. Вроде и не спишь, но и не сказать, что бодрствуешь – скорее, входишь в промежуточное состояние и, по выражению поэта, застываешь «на границе безумья-разума, на границе счастья-беды»32. Только вместо «песни солнечной и ясной» одна за другой начали выступать из темноты образы девушек, с коими меня когда-то связывали непродолжительные личные отношения.
Бациллы, называл этих дев отец. Точнее, так он звал лишь одну – частную ученицу, бравшую у меня на дому уроки английского. «Что, опять твоя бацилла рыночная заявилась?» – неизменно вопрошал он, когда в определенный день и час раздавался звонок домофона… Та девица проходила последней в серии моих бездарных романов без начала и конца. До нее были другие – о них старик не знал.
Была, например, транспортная бацилла – она работала кондуктором
