Синдром Дао - Роман Романов
Мы прошагали около часа, когда передо мной вдруг заблестела вода и я увидел знакомые очертания моста через озеро. Наконец-то мы добрались до деревни! Я с облегчением вздохнул, потому как не был вполне уверен, что коза-светлячок приведет меня именно сюда. С другой стороны, я почему-то с самого начала был склонен ей доверять. Видать, общение с Учителем не прошло даром: я научился расслабляться и в самых непредвиденных обстоятельствах полагаться на помощь той инстанции, которую мы весьма обтекаемо называем Вселенная.
Я прошел за козой по мосту и… уперся в запертые ворота деревни! Черт, как же я мог забыть, что их на ночь закрывают? Озадаченный, я остановился и почесал в затылке, думая, что делать дальше. Моя проводница нетерпеливо мекнула: дескать, мил человек, что ты там застрял, живо за мной! – и пошла в обход деревенской стены. Я слегка удивился, но послушно зашагал вслед.
«Амалфея» привела меня к куску стены, обильно поросшему кустарником. Невозмутимо нырнув в самую гущу, она высунула морду и посмотрела на меня ободряющим взглядом: давай, мол, не дрейфь, покоритель горных круч, совсем немного осталось. Я собрался с духом и стал пробираться сквозь жесткие ветки – они тут же пренеприятно хлестнули меня по лицу. Преодолев драчливый кустарник, я обнаружил в стене приличных размеров дыру. Видать, древний камень разрушился, и это место решили до поры до времени замаскировать растениями. При всем желании не догадаешься, что здесь такой роскошный лаз.
Я без труда протиснулся в разлом и почти с умилением ступил на мощеную тропинку. Коза одобрительно потерлась головой о мою ногу и бодрой рысцой побежала по переулкам. Я едва успевал нагонять светящийся шар. Оставив за собой десяток извилистых улочек, она остановилась у каких-то ворот, подождала, пока я туда прибегу, и толкнула носом одну створку. Та неслышно отворилась, и мы вдвоем проскользнули внутрь.
В свечении козьей шерсти я увидел выложенную плиткой территорию, где не было ни единой травинки, и с изумлением понял, что нахожусь во дворе Ван Хунцзюня. Из дома сквозь приоткрытую дверь пробивался тусклый луч света, значит, Учитель еще не спал. Я взбежал на крыльцо, на радостях позабыв о своей спасительнице, но, взявшись за ручку двери, опомнился и поспешно обернулся – коза бесследно исчезла, словно захлопнулась в собственной ауре и в мгновение ока стала невидимой. Дворик погрузился в непроницаемый мрак; только неяркий луч, пробивавшийся из дома, оставался для меня ориентиром.
Озадаченный столь стремительным исчезновением своей провожатой, я тихонько открыл дверь и проскользнул внутрь. В доме стояла тишина, на ее фоне отчетливо слышался шорох стрелок настенных часов. Источник света находился в дальней комнате, куда я раньше никогда не заглядывал. Стараясь не шуметь, я прошел по длинному коридору и остановился у слегка прикрытой двери освещенной комнаты. Чтобы дать о себе знать, я тихонько постучал в дверь, но ответа не последовало. Я постучал сильнее – снова никакой реакции. Тогда я проскользнул в комнату – и застыл на месте, словно громом пораженный.
На широкой кровати безмятежным сном спал Ван Хунцзюнь. Рядом, доверчиво к нему прильнув, лежала Сун Лимин. Ее рука покоилась на груди Учителя, а лоб соприкасался с его мощным плечом. Тусклый свет ночника бросал причудливые тени на постельное белье; сбитая набок простыня едва прикрывала жаркую наготу тел, и сомневаться в том, что отношения двух даосов носят любовный характер, не было никакого смысла. «Так вот куда она уходила каждую ночь! – мелькнуло у меня в голове, пока я потрясенно взирал на эту безмолвную сцену. – А бедняжка Сяочжу была лишь удобным предлогом».
Мне совсем не хотелось вторгаться в чью-то личную жизнь, однако мое тайное пребывание в чужой спальне было именно вторжением. Оправившись от первого шока, я поспешил выйти из комнаты, но не удержался и еще раз бросил взгляд на прекрасное лицо Сун Лимин. В приглушенном свете лампы она снова была поразительно похожу на мою мать – как тогда, в харбинском кафе.
Черт побери, прошли десятилетия, а женщина, давшая мне жизнь, продолжала убегать от меня, пусть даже в обличье юной китаянки, и бросала ради другого мужчины! Вот кого надо было прощать сегодня в пещере – мою блудную мать. А то в мрачных воспоминаниях о борьбе с отцом я что-то совсем забыл о материнской роли в своей жизни. Точнее, об отсутствии в ней материнской роли. То место, которое занимает мать в судьбе каждого человека, у меня с младенчества было окрашено пустотой и, возможно, тонировано еле осознаваемыми красками ее предательства и бегства. Понять же и простить Пустоту было куда сложнее, чем яркий деспотизм отца. Этим мне только предстояло заняться…
Я тихонько вышел на улицу. Тучи рассеялись, и в небе снова появилась луна. Период полнолуния прошел, от яркого диска словно отщипнули маленький кусочек золота, но света уже было достаточно, чтобы без труда разобрать дорогу. Я направился к дому, постепенно успокаиваясь и приходя в себя от «измены» Сун Лимин.
На самом деле, никакой измены не было и быть не могло. Не знаю, с чего я понапридумывал себе, будто бы нравлюсь китаянке как мужчина, будто она ко мне неравнодушна. Сейчас я совершенно отчетливо вспомнил ее слова, сказанные в старой синагоге: «Находиться все время рядом с Учителем и помогать ему – в этом мое счастье и смысл жизни». Тогда, взволнованный знакомством с Сун Лимин, я строил какие-то прожекты на развитие близких отношений с ней и даже не потрудился вникнуть в суть этих слов. Только теперь я понял, что они на самом деле значили.
Я усмехнулся и мысленно поблагодарил светоносную козу за то, что привела меня именно в дом Учителя. Без нее я, наверное, еще долго блуждал бы во мраке собственных иллюзий и продолжал строить никчемные романтические планы. А сейчас… эх, досадно, конечно, но тут уж ничего не попишешь. Жизнь продолжала преподносить сюрпризы, приятные и не очень, моей же задачей было относиться к ним по-даосски спокойно, находиться посредине самого себя и невозмутимо двигаться дальше. Быть всегда в Пути.
Глава четырнадцатая
Следующее утро обернулось чудовищным кошмаром. Я проснулся на рассвете от дикой, почти непереносимой боли в ногах и руках. Я даже не представлял себе, что тело способно выносить такие мучения. От боли я был готов лезть на стену,
