Гвианские робинзоны - Луи Анри Буссенар
Их мать понемногу приходила в себя благодаря тому, что Николя усердно, но неумело брызгал ей в лицо холодной водой.
— Спасен… он спасен, — выговорила она наконец.
— Отец!.. Отец, они снова будут стрелять! — крикнул Анри, старший из детей.
И в ту же секунду, не успел он договорить, пуля чиркнула о борт лодки и подняла фонтанчик брызг над поверхностью воды.
И тут Робена, который даже не успел обнять свою храбрую жену, преодолевшую все невзгоды, своих милых малышей, по которым он так тосковал, охватила слепая ярость к тем, в чьих сердцах не было ни намека на человечность. Он простил Бенуа, своего палача. Он спас ему жизнь. Но тогда Робен рисковал лишь своей жизнью. А теперь преследователи угрожают его близким. Пуля может попасть в любого из них… у него на глазах!
Его глаза налились кровью, лицо, напротив, мертвенно побледнело. Рискуя замедлить ход лодки, он схватил длинное ружье лесного негра. Оно было заряжено дробью. Бони, разгадав его мысль, вынул изо рта две пули, которые он беспрестанно перекатывал от щеки к щеке, и мгновенно вогнал их в стволы.
— Мерзавцы, у вас нет ни души, ни сердца! — крикнул беглец. — Не приближайтесь, или я вас убью!
Охранники опустили оружие, впечатленные его решительным видом, не решаясь противостоять отчаянному человеку такого склада. Впрочем, им по-любому вскоре пришлось бы прекратить погоню, поскольку шум воды возвещал близость речных порогов.
Пирога приближалась к перекату Эрмина.
Только негр из племени бони по имени Ангоссо был способен преодолеть эту полосу острых, торчащих из-под воды камней, вокруг которых бешено крутилась и пенилась бурная речная волна. Двумя взмахами весла он развернул лодку, одновременно крутнувшись на месте, и оказался впереди.
Казимир и Робен тоже развернулись на своих скамьях, чтобы плыть лицом вперед, и счастливый отец наконец-то смог увидеть своих милых детей и их отважную мать.
Малыш Шарль, не сознавая грозящей опасности, радостно захлопал в ладоши.
Оставим же их на некоторое время, пусть насладятся счастьем долгожданной встречи, и в нескольких словах объясним, почему инженер и прокаженный оказались на перекате Эрмина, тогда как, по их расчетам, они должны были добраться до него только через четыре часа плавания после выхода из ручья в Марони.
Это произошло из-за путаницы в географических названиях. Слабое знание этих мест Робеном вполне извинительно. Что до каторжника Гонде, то он, сообщая беглецу, что это ручей Спаруин, был полностью уверен в своей правоте, и тем не менее он ошибался. Маленькая лесосека, где он работал в качестве лесного разведчика, находилась пятнадцатью километрами выше по течению, чем более крупная, расположенная в устье Спаруина. При этом начальники обеих вырубок почти не поддерживали контактов, и Гонде даже не знал о существовании другой. И поскольку маленькая вырубка тоже называлась Спаруин, то каторжник решил, что ее окрестили так по названию пересекавшего ее ручья, который в действительности называется Сакура.
Этим и объясняется ошибка в определении расстояния до переката. Островок под названием Суэнти-Казаба находится в пятнадцати километрах от устья Спаруина и скрывает от глаз устье другого притока Марони, протекающего по голландской территории. Этот приток был неизвестен в описанную нами пору. Только в 1879 году два француза, Казальс{124} и Лабурдетт{125}, разрабатывавшие золотоносные участки на левом берегу Марони, дали ему название Рюитер.
Отлив, который чувствовался даже здесь, на расстоянии девяноста пяти километров от берега океана, увлекал лодку беглецов к порогам Эрмина. Преследователям же нечего было и думать о том, чтобы преодолеть пороги на своей европейской лодке с килем и горизонтальным рулем. Они тотчас же сели на мель. Надсмотрщикам осталось лишь в бессильной злобе следить за тем, как легкая пирога, словно рыба, огибает опасные участки, да посылать вслед беглецам бесполезные проклятия.
Из всех порогов Марони перекат Эрмина самый безопасный. В самом деле, скальная гряда образует нечто вроде естественного шлюза длиной около восьми-девяти сотен метров с перепадом высот не более пяти метров. То есть наклон весьма незначителен. И тем не менее, чтобы преодолеть его без затруднений, требуются недюжинная ловкость и особая лодка, без киля и руля, с приподнятыми носом и кормой.
Бони Ангоссо, с юных лет знакомый с этим непростым искусством, огибал острые выступы темных скал, выбирал подходящий проход и никогда не направлял пирогу вперед, не убедившись, что путь безопасен. Время от времени бурная вода, к ужасу детей, болтала хрупкую лодчонку, словно щепку, грозя сбить ее с курса, но мощный удар весла возвращал ее в прежнее положение.
Ангоссо, который немного говорил по-креольски, объяснил вполуха слушавшему его Робену, что выше по течению реки находятся куда более опасные пороги, среди которых высокий Синга-Тете, расположенный чуть ниже места слияния рек Лава и Тапанаони, образующих Марони. Спуск по нему поистине ужасен. Водный поток, зажатый между скал, с ревом устремляется в слишком тесное русло, крутится в пене, низвергается шумными водопадами и попадает в другие теснины, с адским грохотом вырываясь из них бесчисленными водоворотами.
Стремнина Синга-Тете, что в переводе с языка негров бони означает «мертвый человек», необыкновенно губительна. Гребцы здесь бросают весла. Лодкой управляют двое, один впереди, другой сзади. Каждый из них берет длинный крепкий шест, называемый такари, упирая его одним концом в грудь.
Пирога, влекомая как перышко, несется по гребню волны, острому как бритва. Завеса водяной пыли, сверкающая как бриллианты, рассеиваясь над бурунами, ослепляет пассажиров, которые вжались в дно лодки, вцепившись в ее борта. Неукротимое течение сейчас разобьет утлое суденышко о торчащую из воды скалу, этого не миновать. Но человек, стоящий на носу пироги, нагибается, упирает дальний конец своего такари в скалу и, не дрогнув, получает сильнейший удар в грудь, которая отзывается гулко, как тамтам. Опасность миновала, но лишь на минуту. Этот прием повторяется снова и снова, то одним смельчаком, то другим и, как правило, с одинаковым успехом. Наконец, после пяти-шести бесконечных минут смертельного ужаса, пассажиры, насквозь промокшие, оглушенные, на пределе после невероятного напряжения, могут отдышаться в спокойных водах — и на всю жизнь сохранить воспоминание об этой головокружительной гонке, ежеминутно сопровождаемой гулкими ударами такари в грудные клетки их проводников.
Но сейчас от Ангоссо не требовалось демонстрировать подобные акробатические таланты, здесь вполне можно было обойтись веслом. Зоркий глаз сына природы беспрестанно вглядывался в бурные воды реки, и время от времени славный парень замечал
