Валерий Мигицко - Военные приключения. Выпуск 6

Собеседник глядит на меня с сочувствием.

— Совсем я там, в лесу, одичал, — доверительно сообщает он. — Бродил как леший. Ни людей, ни машин — одно зверье. У вас-то, наверное, было повеселее?

— Да, не жалуюсь, — сдержанно отвечаю я, начиная смутно догадываться, куда он клонит.

— А вернулся — и будто на другую планету попал. Вроде все то же самое, но как звучит!.. Цветы, улыбки, девушки!.. Все эти блага начинаешь ценить, только побыв отшельником.

Вот оно что! В назначенный день и час Ольга не явилась на встречу. Никитин забеспокоился. Телефонный звонок на квартиру близ метро «Ждановская», надо полагать, не внес ясности, если только хозяйка в пылу «благородного негодования», не упомянула «мужскому голосу» про мой визит, и неоднократный победитель Всесоюзных мотоциклетных соревнований, со свойственной ему дерзостью, решил справиться у меня. Улыбка не сходит с его лица, но в глазах — холод, и я про себя воздаю должное его выдержке.

— А я вот с удовольствием поменялся бы с вами, — вздыхаю я. — Человека, знаете, всегда тянет к тому, чего у него нет. И улыбки, и прекрасные попутчицы — все это было в изобилии. А цветами меня, можно сказать, забрасывали. Да что толку… Прекрасным попутчицам требуется внимание, — заканчиваю я с грустной улыбкой.

Голова у тебя варит, мог бы догадаться и сам, что, если ты у меня на правах гостя, ваша встреча не состоялась не по моей вине.

Удовлетворяет его услышанное или нет, но дальше он не идет. Дальше не безопасно.

— Товарищ Никитин, вы, возможно, еще понадобитесь, — говорю я, что вполне соответствует характеру наших легальных отношений. — Как вас можно найти?

— Отпуск-то мой — тю-тю!.. — мрачнеет Никитин. — В понедельник — на работу. И пошло-поехало!.. Командировки, командировки… Вы, если что, звоните на автобазу. Мне передадут.

— Хорошо.

— Я могу идти?

— Да, конечно.

Гость встает.

— До свидания, товарищ капитан, — говорит он.

Безо всякого напряжения пожимаю протянутую мне руку.

Что ж, прощайте, гражданин Никитин. Или, точнее, до скорого свидания!

Белые стены, белый потолок, окно в подернутый утренней дымкой сад, два стула, маленький стол в углу и большой букет ярких осенних цветов на тумбочке. В этой комнате лежит Ольга. Главврач оставляет нас одних. Сажусь на стул у ног девушки и вижу ее глаза, огромные, во все лицо. Тугая повязка белоснежным водолазным шлемом обхватывает голову, оставив незащищенным овал лица: бледные щеки, потрескавшиеся губы, милый вздернутый носик. Волосы… Ее дивные волосы!.. В уголке левого глаза появляется и медленно сползает по щеке чистая, как драгоценный камень, слеза.

В смятении гляжу на Ольгу, не зная, с чего начать. С этой девушкой мне суждено говорить часто и долго. Но этот первый разговор — самый трудный.

Семь часов спустя я нахожусь в кабинете начальника одного из контрольно-пропускных пунктов на западной границе. В эту самую минуту трейлер Никитина досматривают таможенники. Два-три укромных местечка, на которые указал бывший разведчик Андрей Платонович Лефтий, они нарочито обходят своим вниманием.

Досмотр закончен. До пересечения границы остаются считанные минуты. Наступает столь нужный мне момент полной расслабленности преступника: все позади, ничего изменить нельзя. Начальник КПП делает мне знак. Я встаю. Мой выход.

Выхожу и остаюсь на дороге, преграждая путь к шлагбауму. Водитель уже за рулем, но он меня не знает, а его напарник не видит. Офицер, возглавляющий пограничный наряд, вручает ему документы. И когда Никитин занимает свое место в кабине и дает сигнал к отправлению, наши взгляды встречаются.

Владимир Рыбин

ПРИКАЗ ЕСТЬ ПРИКАЗ

Повесть

Ночь густела над истерзанной землей, непривычно тихая и тем страшная. Мертвенное мерцание ракет выхватывало из тьмы белые наметы снега, черные бугры вывороченной взрывами земли. Других цветов не было — только белый и черный. Весь мир словно бы разделился на белое и черное, на добро и зло, на защищающихся и нападающих. Даже звуки над севастопольской нейтралкой контрастировали, час от часа сменяясь то убивающим грохотом, то мертвой тишиной. И эта тишина была так же нестерпима, как и грохот разрывов.

— Пальнуть, что ли? — сказал молодой боец, сидевший на дне окопа и державший между колен длинную винтовку, которая высоко поднималась над согнутой фигурой, доставая штыком до верхушки бруствера.

— Я те пальну, — равнодушно отозвался стоявший рядом напарник, такой же молодой, только что с усами, отчего он выглядел старше своих двадцати лет.

— Так ведь тошно!

— Терпи.

Были они неразлучными друзьями — Иван Козлов да Степан Рогов, и над ними в разведвзводе постоянно подшучивали: «Куда Козлову без Рогова?» Они не обижались: давно дружили, ко всему привыкли. Хотя что значит «давно» или «недавно» в Севастополе?

Оба они были разведчиками, привыкшими ночами шастать по нейтралке, а то и по немецким тылам. А в эту ночь командир кинул всех, кто есть в полку, копать оборону; разведчикам же досталось сидеть в боевом охранении, чтобы немец, повадившийся последнее время шкодить по ночам, не мешал авральным работам.

Сидевший боец, которого звали Степаном, поднялся, навалился грудью на бруствер, выкинул перед собой винтовку. Беззвучной птицей затрепыхала во тьме немецкая ракета, и черно-белые пятна на нейтралке ожили, зашевелились.

— Усы у тебя сегодня! — хмыкнул он, глянув на своего напарника.

— Чего — усы?!

Иван спросил это с вызовом, громко, и сразу от близких немецких окопов испуганно треснула автоматная очередь.

— Не спят, гады! — зашептал Степан, вжимаясь в бруствер.

— Боятся, вот и не спят.

— Забоишься. Сколько мы их ночами-то трясли? Чего-нито, а удумаем.

Снова вскинулась ракета, и снова Степан хмыкнул.

— Усы прямо как у Кошки.

— У какой еще кошки?!

— Не у кошки, а у Кошки, знаменитого разведчика. Был такой в Севастополе в ту войну.

— А-а, другое дело…

В темноте послышалась немецкая речь — то ли команда, то ли ругань. Оба они разом выглянули из окопа, но ничего не увидели. Этот окоп боевого охранения совсем близко подходил к немецкому охранению — гранату можно добросить, но даже при свете ракет было не разглядеть, где немцы, так все смешалось на этой земле, — сплошной хаос пятен.

Что-то профырчало в воздухе и шлепнулось о бруствер. Оба, Иван и Степан, рухнули на дно окопа, ожидая взрыва. Взрыва не было. И тут обоих как ожгло: бросили камень, чтобы уткнулись носами в землю, а сами — вперед?.. Вскочили, уставились в темноту. Очередная ракета, которых немцы не жалели, высветила все тот же хаос пятен, и ничего ни убавилось и ни прибавилось впереди. Иван скосил глаза и увидел сбоку на бруствере поблескивающую луженым боком консервную банку. Не стал брать ее сразу — ученый.