Валерий Мигицко - Военные приключения. Выпуск 6
— Прямо не человек, а памятник, — замечаю я.
— А что? Что-нибудь не так? — тревожится директор. — вы скажите, мы примем меры.
Стандартная реакция. Барельеф уже изготовлен; у дома, где проживает наш герой, назначен торжественный митинг, и оркестр уже не раз репетировал туш. Но если вдруг что-нибудь не так…
— Никаких мер вы, Сергей Егорович, принимать не будете, — строго говорю я. — Пусть Никитин работает, как работал. Это первая просьба. Теперь вторая! О нашем с вами разговоре никто не должен знать. Ни один человек, понимаете? Прежде всего сам Никитин.
Мой визави отвечает сосредоточенным кивком. Вот теперь он, кажется, понимает…
— А сейчас скажите, где он был в последних числах августа?
— Сейчас посмотрим.
Директор с готовностью лезет в стол, достает кожаную папку и сверяется с имеющимися в ней записями.
— Двадцать восьмого августа машина Никитина пришла из Софии, — докладывает он. — Груз — консервы. Три дня отгулов… Первого сентября они ушли на Дрезден. Это была его последняя поездка перед отпуском.
— О том, что Никитин будет делать после отпуска, вам, вероятно, тоже известно?
— Разумеется… Вот! — Хозяин кабинета находит нужное место в своих бумагах. — Седьмого октября он возвращается на работу, а восьмого уходит на Копенгаген.
Немаловажная подробность, возможно решающая. Впрочем, меня интересует еще кое-что.
— Скажите, — говорю я, — есть на автобазе человек, который знает Никитина, ну, скажем так, ближе, чем вы?
Директор пододвигает мне круглую черную коробку с золотым тиснением. Я отказываюсь — его сигареты для меня слишком слабы.
— Счастливчик, — улыбается он. — А у меня, знаете ли, на наши духу не хватает. — Он закуривает и с удовольствием затягивается. Волнение его почти прошло. — Говорите, кто знает? Вот тут вам повезло. Полгода назад ушел на пенсию Лефтий Андрей Платонович, бывший напарник Никитина — ездили они вместе, если память не изменяет, лет пять. Опытный водитель, прекрасный человек, но — возраст! И вот совсем недавно Лефтий не выдержал, вернулся — дома сидеть не может. Мы его, естественно, встретили с распростертыми объятиями. Механиком он сейчас в гараже. Пригласить?
— Не надо. Схожу к нему сам.
— Тогда я провожу, — радушно предлагает директор.
— Благодарю вас.
В подобного рода контакты я привык вступать без посредников.
Иду на территорию базы и без труда нахожу ремонтный участок. Справляюсь о Лефтии у какого-то расторопного малого лет семнадцати, одетого в комбинезон номера на два больше и сверх всякой меры вымазанного в тавоте.
— Дядь Андрей, тебя! — кличет паренек.
Из гаража появляется пожилой человек крепкого телосложения. Его волосы девственно белы, как первая пороша, а глаза лучатся добротой: такой никогда не направит свою силу, куда не след.
— Вы меня спрашивали? — обращается он ко мне, протягивает руку и называет себя: — Лефтий Андрей Платонович.
Жму руку, ощутив исходящее от нее тепло.
— Лукшин.
— Вы, товарищ Лукшин, случайно не из…
Лефтий называет учреждение, которое я представляю.
Не могу скрыть своего удивления.
— Чего ж тут сложного, — добродушно улыбается Лефтий. — Я ведь всю войну в разведке…
Мы устраиваемся на скамейке под развесистой липой и не торопясь закуриваем.
— Я Никитина пять лет знаю, — медленно, раздумывая над каждым словом, начинает Лефтий. — Ничего плохого сказать о нем не могу. Конечно, сомнения есть. Да только стоит ли о них говорить? Вас ведь интересуют факты.
— А вы скажите, — подбадриваю его я.
Соображения бывшего разведчика могут оказаться поважней фактов.
Лефтий глядит на меня коротко и внимательно. Этот взгляд проникает в самую душу.
— Для вас это важно? — спрашивает он.
— Важно, — коротко отвечаю я.
Объяснять что к чему такому человеку нет никакой нужды.
Минуту-другую механик молчит, собираясь с мыслями.
— Ненастоящий это человек, — наконец произносит он. — Есть в нем какая-то порча… Я тут недавно по телевизору передачу про львов с внуком смотрел… Лев — тот часами может в зарослях лежать без движения: дождется, когда добыча на расстояние прыжка приблизится, — тогда только и бросится… Вот так и Никитин.
Сравнение очень удачное. Мне даже немного не по себе от того, что Лефтий угодил в самую точку.
— Так ведь пока не бросился, — замечаю я.
Бывший разведчик поднимает глаза.
— Пока… — твердо говорит он.
Если б так… Проглядели мы прыжок, и теперь все это надо восстанавливать по памяти, иначе не докопаться до сути.
— Скажите, Андрей Платонович, в последнее время вы часто виделись? — спрашиваю я.
— Часто, — отвечает Лефтий. — Как бы вам это объяснить… Никитин на мне свою благонадежность проверял, что ли. Уж если я его буду принимать таким, каким он казаться хочет, то другие и подавно… После рейсов всегда заходил, рассказывал, что и как. Машину свою только мне доверял.
Наступает кульминационный момент нашей беседы.
— Стало быть, вы и накануне его отпуска встречались? — предполагаю я.
Механик улыбается. Хитринки так и мелькают в его глазах.
— А ведь я знаю, что вас интересует, — говорит он. — Один человек.
Мозаика почти сложилась. Не могла не сложиться. На свои места осталось положить два-три камешка, не больше. И один из них — в кармане моего пиджака. Достаю и показываю собеседнику фотографию Нодаришвили.
— Интересует, — говорю я. — Вот этот.
— Это он, — уверенно произносит Лефтий. — Он приходил к Никитину. Между прочим на левой руке у этого человека нет большого пальца.
29Сижу за столом в кабинете шефа. Белопольский стоит у окна, со стороны кажется, будто он что-то пытается рассмотреть сквозь залитые дождем стекла. Несмотря на то что природа вновь ополчилась против населения столицы, настроение у нас приподнятое. Судя по всему, очередная картина второго акта будет последней в этом затянувшемся спектакле. Я пока не знаю, что автор приготовил мне еще один, финальный, сюрприз.
Полковник отрывается от созерцания разгульной деятельности ливня.
— Как быстро меняется погода, — говорит он. — Вчера солнце — сегодня дождь… Скорее б уж завьюжило! Люблю зиму за ее постоянство, за размах, за надежность. За то, чего нам так часто не хватает самим. Ну, что ж, будем ждать зиму. Кстати, в тех местах, откуда я родом, существует хорошее правило: все важные дела завершать к зиме. Как думаешь, успеем?
Я молчу. Отнюдь не потому, что мой ответ неоднозначен. Просто я суеверен. Не очень, самую малость.