Бродяги Севера - Джеймс Оливер Кервуд
Длинное серое тело Молниеносного распрямилось, как пружина. Только раз или два в жизни он мчался так же быстро, как сейчас. И все равно жалобные голоса ветра обгоняли его один за другим, каждый раз горестно к нему взывая. На этот раз Молниеносный пробежал пять миль. Гонка его не утомила. Он просто запыхался от бега на огромной скорости, но эта пьянящая ночь зарядила его энергией с избытком. Однако в третий раз он за ветром не погнался.
Резвость Молниеносного, его бьющая через край энергия поутихли, и он потрусил по залитому ярким светом снегу, ко всему приглядываясь и прислушиваясь, будто в поисках чего-то. Чего – он и сам точно не знал. Он не охотился, да и не собирался охотиться. Так в ярком свете звезд и луны бродил бы одинокий пес в краю белых людей и псарен. Так много лет назад предки Молниеносного скитались под луною, бродили по дорогам и весям, просто радуясь жизни с ее множеством тайн. И так же сейчас странствовал Молниеносный, пытаясь разгадать тайну, что манила его в ночи.
Он бежал уже два часа, и тут непредсказуемый ветер-шутник преподнес ему сюрприз. На краю равнины, где под снегом рос пышный мох, Мистапус – большой полярный заяц – и его приятели «слушали ветер». Во время бури полярные зайцы всегда так делают – садятся мордочками к ветру, закрывают глаза и замирают, принюхиваясь и прислушиваясь. Этот врожденный инстинкт оберегает их от опасности, подобно тому как знаки «Стой! Внимание! Берегись!» предупреждают путника о близости поезда. Ведь когда вокруг лютует буря и не видно ни зги, волк, лисица или горностай могут появиться совершенно внезапно. И сегодня Мистапус и его собратья, в которых большая мудрость соседствует с неменьшей же глупостью, решили, что началась буря. Нет, видеть ее они не видели, но не сомневались, что она есть, потому что отчетливо различали ее голос своими длинными ушами. И так зайцы сидели и слушали рыдания и завывания ветра над их несуразными большими головами, обратив мордочки в ту сторону, откуда он дул. При этом они были похожи на взбитые белые подушки, раскиданные по территории в двадцать-тридцать квадратных футов. Мистапус, должно быть, весил около пятнадцати фунтов – он, да и любой из его сородичей, независимо от возраста, представлял собой самую сочную и лакомую добычу в здешних местах.
По этой-то равнине Молниеносный и совершал очередной головокружительный забег. На сей раз он не состязался с ветром, что летел над его головой, а обгонял поземку и попросту не успевал ни к чему принюхиваться. На такой скорости он и не заметил бы добычу. Мистапус и компания услышали топот его лап до того, как учуяли запах. Глаза зайцев резко открылись, словно створки фонариков, и они увидели несущегося на них Молниеносного. И он тоже их увидел. Раздумывать, куда удирать, времени не было, так что все двадцать жирных зайцев разом подскочили в воздух, как развернувшиеся пружины. Мистапус, который официально звался lepus arсticus, что на латыни означает «арктический беляк», совершил мощный прыжок. Очевидно, он задумал перепрыгнуть через Молниеносного, но, будучи тяжелым, неповоротливым и к тому же старым, врезался тому прямо в грудь, словно белое пушечное ядро.
Удар пятнадцатифунтовой заячьей тушки едва не сбил Молниеносного с ног. Мистапус громко шлепнулся на лед, из него чуть не вышибло дух, а заодно и оставшийся здравый смысл. Его задние лапы тут же сработали как мощные пружины, и он прыгнул снова, не теряя драгоценного времени на то, чтобы оглядеться. На этот раз он угодил Молниеносному головой в ребра, и сильнейший из волков повалился на землю, словно сбитая шаром кегля. Он с рычанием поднялся и принял боевую стойку, но Мистапус, он же lepus arcticus, уже удалялся от него мощными прыжками. Вся его компания исчезла вместе с ним.
Побежденный ветром и сбитый с ног зайцем, Молниеносный почувствовал себя совершенно обескураженным. Сидя в центре пахнущей зайчатиной равнины, где Мистапуc и его приятели пережидали бурю, он с подозрением оглядывал мир вокруг. А когда поднялся, собираясь продолжить путь, то его поза еще какое-то время выражала смущение, будто он опасался, что кто-нибудь из друзей мог стать свидетелем его позора и завтра о нем узнает вся округа. В голове его забрезжила все объясняющая догадка, быстро перешедшая в убеждение, что мир и все, что в нем есть, – не всегда таковы, какими кажутся. Может, те белые существа были вовсе не зайцами, а медведями?! Ведь не мог же какой-то «кролик» выбить из него дух и свалить с ног!
Мало-помалу к Молниеносному возвращалось благодушное настроение. В течение следующего часа все вокруг снова изменилось. Гулявший по небу ветер исчез. Напоследок еще раз раскрыв и закрыв свой зонт, северное сияние объединило все свои краски в одно бледно-желтое полотнище. Там, где недавно шумела разноголосица ветра, воцарилось ничем не нарушаемое безмолвие. Еле уловимый низовой ветер постепенно менял направление и теперь дул с северо-запада.
Гонка, которой предавался Молниеносный, увела его на много миль от стаи, далеко вглубь Бесплодных Земель. Теперь он направлялся туда, откуда дул слабый ветер, – к побережью. Разгоревшаяся было бурная радость погасла, и к Молниеносному вновь вернулись повадки осторожного дикого зверя. Чувствительное обоняние улавливало все запахи полярной ночи. В его движениях сквозило предчувствие того, что вот-вот что-то должно произойти. Но уже долгое время ничего не менялось. Он достиг изломанной ледовой кромки моря и бежал вдоль нее милю или две. Через каждые несколько шагов останавливался, прислушиваясь и нюхая воздух со всех сторон, и неожиданно вышел к котловине, за которой суша плавно переходила в замерзший океан.
Едва Молниеносный остановился на ее краю, как в мозгу его будто бы возникло телеграфное сообщение: там, в этой светящейся «чаше», что-то есть. По телу его прошла дрожь возбуждения. Он замер, мучительно пытаясь соотнести то, что находилось перед ним, со знакомыми ему образами, но ничего не получалось, и тогда Молниеносный начал медленно спускаться в котловину. Делал он это так осторожно, что только через четверть часа оказался на узком взморье
